Женитьба Лаучи
Шрифт:
Вот врун! Я-то знал, что он уже целую неделю держал коня на отдыхе в Паго-Чико, готовясь к скачкам.
– Ну, – возразил я, чтобы подзадорить его, – когда уж начинает брюхо расти…
Он засмеялся, плохо скрывая свою ярость.
– Брось заливать, земляк! Чтобы рассмотреть его брюхо, тебе придется очки надеть. И какой бы он ни был, а хотел бы я увидеть красавчика, который рискнет потерять сто песо.
Вокруг нас начали собираться любопытные.
– Да этого толстобрюхого, – сказал я, посмеиваясь, –
– Слыхали? На какой, интересно?
– Да вот хоть на этом шелудивом гнедом. Одолжишь мне его, земляк?
– Почему бы нет? – согласился пеон, который привел гнедого. – Скачи, если хочешь.
Контрерас внимательно оглядел коня, похлопал его по спине, заставил немного пройтись.
– Не такая уж это кляча, как кажется, – сказал он. – Меня не проведешь. Впрочем… все равно я обскачу ее!
– Ставка сто песо?
– Пусть так!
– Ставлю!
– Ставишь? Берегись, кум! – проворчал он, злобно сверкнув глазами.
Чувствуя, что спор грозит перейти в драку, я молча расседлал гнедого, надел на него узду и подседельник, снял куртку, жилет, повязал голову красным платком и приготовился.
Игроки в азарте увеличивали ставки. Многие, ничего не подозревая, ставили вдвое против моего гнедого. Я соглашался на все; мои друзья, посвященные в проделку, тоже не отставали.
Мы должны были пройти две куадры. Раздалась команда, и мы помчались во весь дух. Мой конек стал обгонять противника – сначала на голову, потом на шею, потом на полкорпуса, – попробуй потягайся с ним! Контрерас скакал позади, изо всех сил нахлестывая своего коня. Видно было, что серый совсем выдохся, но Контрерас словно ослеп от ярости…
Уверенный, что скачка выиграна, я стал придерживать гнедого, чтобы не показывать его настоящую резвость, он и так уже на корпус вырвался вперед. И вдруг Контрерас, будь он неладен, чуть не загнав коня, поравнялся со мной, его серый на скаку задел моего гнедого, – тот, упав на передние ноги, сбросил меня через голову, а серый пулей промчался до самой черты. Проклятие!
Хорошо еще, что я упал удачно, но видели бы вы, какая тут поднялась заваруха! Крики, ругань, судью чуть на части не разорвали… Засверкали ножи, и, не вмешайся Варавва, дело кончилось бы плохо.
Контрерас возвращался спокойным шагом, весьма довольный собой. А я не помнил себя от ярости.
Когда он поравнялся со мной – вместе с другими я уже стоял перед харчевней, держа в поводу захромавшего гнедого, – я не сдержался и крикнул:
– Ах ты, негодяй! Обманщик бесстыжий! Ты толкнул меня, сукин сын!…
Он соскочил с коня, и в его руках сверкнул клинок. Отпрянув назад, я тоже выхватил нож.
Сказать по правде, мне такие дела не по душе. Я низкорослый, силенок у меня немного, да и ножом не слишком ловко орудую. Но негодяй вывел меня из себя, народ сбежался
Он нанес мне два удара кинжалом, которые я с грехом пополам отразил.
– Давай, давай ближе, не трусь! – насмехаясь, кричал Контрерас, размахивая ножом и стараясь меня подзадорить.
Я уже взмолился святой деве, видя, что дела мои плохи и злодей вот-вот пырнет меня, как вдруг с воплями и криками прибежала совсем обезумевшая Каролина и, уж не знаю как, должно быть, осмелев от отчаяния, вырвала у него нож.
– А вы, крабрецы, бросили его, бросили! – кричала она собравшимся зевакам.
Пастухи принялись разнимать нас, и вот тут-то и появился комиссар Варавва. Я, пожалуй, сделал глупость, что ничего не рассказал ему о гнедом, и он поставил на серого… Беда одна не приходит!
Контрерас и большинство зрителей утверждали, что серый выиграл честно, что гнедой – кляча и упал потому, что слаб на ноги и для скачек не годится… Судья надрывался от крика; никто его не слушал, так же как меня и моих друзей.
– Пусть решит сеньор комиссар! – закричали вдруг несколько человек.
– Правильно!… Правильно! – подхватили все, кто ставил на серого.
И этот мошенник Варавва изрек приговор:
– Скачки правильные. Выиграл Контрерас!
Против силы не попрешь.
– Но, сеньор комиссар, – начал было я.
– Замолчи, бесстыдник! Плати лучше добром.
И пришлось заплатить без разговоров. Так уплыли последние припрятанные денежки… а с ними и вся выручка из кассы!…
Каролина смотрела на меня, вытаращив глаза. И то сказать, дело было нешуточное.
– Душенька моя! – сказал я. – Я тебе жизнью обязан.
– Да-да! – отвечала она, чуть не плача. – Только не играй больше, Кристом-богоммолю тебя, не играй!
– Уж будь спокойна!
Тут я начал наполнять стаканы и сам принялся пить, чтобы залить свое горе. Что поделаешь! Можжевеловая настойка бросилась мне в голову, и я давай всех зазывать. Самое время для гостеприимства!
– Эй, землячок, бери, пей все, что хочешь!
И я снова наполнил стаканы…
– Что вам угодно выпить, друзья?
Каролина совершенно взбесилась.
– Ma!… Ma!… – начала она, заикаясь от ярости.
– Хозяйка маму вспомнила, – сказал один из гостей.
– Хоть маму, хоть мадонну, никто ей не поможет! – возразил другой.
Дальше у меня в голове все перепуталось. Помню только, что все пели и плясали, а я раздавал еду и питье, какие только были в доме.
Так нашей харчевне пришел конец. Зато и повеселились!
На следующее утро я очнулся в канаве под забором. Должно быть, я и спал там, но почему я выбрал именно это ложе, сам не знаю.