Жениться и обезвредить
Шрифт:
То есть, по крайней мере, в этом пункте охотно признаёт себя виновным, зла за допрос не держит и на задержание не в претензии. Я пообещал поговорить с отцом Кондратом насчёт дополнительного отпевания. Возможно, это поможет призраку возчика Брыкина упокоиться с миром…
Яга была не столь великодушна, но согласилась отпустить бедолагу под подписку о непоявлении. В том плане, что «пошёл бы ты, добрый молодец, на тот свет своею дорогою, а милицию впредь зазря явлениями не беспокоил!». На том и сошлись…
Буквально
Яга изображала главную хозяйку и следила, чтоб я всё съел. Олёна смотрела на меня влюблёнными глазами, жала руку под столом и заразительно смеялась любой моей шутке. Лидия Адольфина, нисколько не чинясь царским званием, подавала на стол, наставительно рассказывая о пользе для желудка, печени и цвета лица того или иного натурального продукта. Я просто купался в женском внимании, беззаботно млея и наслаждаясь моментом. Все-таки в идее создания гаремов что-то есть…
Уже за чаем мы сложили все данные проведённых экспертиз в одну линию и дружно пришли к выводу, что преступление практически раскрыто! Мы готовы предоставить доказанные факты преступного участия Кощея, его тайный план мести своей бывшей бесовке и попытки срыва моей свадьбы. А также точную классификацию Лиха как вредного для общества субъекта, по самой сути своей враждебно настроенного ко всем людям в целом.
Правда, в очередной раз отдать гражданина Бессмертного под суд за все его прегрешения вряд ли получится. Как ни грустно признавать, руки у нас в этом плане коротки.
Зато память долгая — доведётся случай встретиться, всё припомним, и он это знает!
— А что ж, Никитушка, — мечтательно протянула бабка, усаживаясь напротив. — Вот у тебя лицо сейчас было просветлённое такое, нешто удумал, как нам Лихо одолеть?
— Честно говоря, еще нет… Но есть одна рабочая идея, как отогнать шамаханов от города. По крайней мере, лошадей мы завернём точно.
— О доннер-веттер! — схватилась за сердце матушка царица. — Я есть совсем забить, что у нас фойна! Или забыть?!
— Можно и так и так, но, пожалуй, «забыть» правильнее, — подумав, согласились мы.
— Я была в Немецкой слободе и иметь там речь! Мы не хотеть фойны! Немцы — законопослушный народ, но я не раз говориль, что закон должен бить!
— Быть, — автоматически поправили все.
— Бить, — любезно согласилась Лидушка. — И фсе немцы, как один, встанут грудьями на защиту родных стен нашего Люкошкина! Я сама повести их на блицкриг! Кнут Гамсунович уже заряжает пистолеты, мужчины чистят ружья, а их фрейлейн шьют белые платки, махать со стен.
— Дык белым машут, когда сдаются вроде? — не поняла Яга.
— Найн! — Царица так грохнула кулаком по столу, что посуда спрыгнула на пол, две чашки убились насмерть. — Это не есть сдафаться! Это означайт, что они дождутся сфоих героеф в чести
— Верим, верим, орать-то так зачем, — поспешил вмешаться я.
Нежная австриячка, мигом устыдившись своего эмоционального порыва, тут же принесла извинения всем присутствующим. Впрочем, на моё предложение «немедленно проводить её в царский терем к любимому мужу» государыня ответила по-женски уклончиво:
— Я, я! Это надо сделайт в тяжёлый для Родины час, но… Родина ещё не вся в опасности. Горошек ещё недостаточно настрадайт без меня. Ферштейн, майн камерад полицай?!
Да уж ферштейнее некуда. По-моему, ей у нас в отделении просто нравится. Работа непыльная, весь день в тепле, кормят как на бройлерном комбинате, баня бесплатная, политики никакой, что ж не жить-то?
Олёна в ответ на мой разочарованный взгляд только развела руками. Я грустно улыбнулся ей… До нашей свадьбы остаётся меньше недели. Чтобы всё прошло гладко и по-человечески, нам надо «закрыть» Лихо, отбить шамаханов и без суеты обвенчаться у отца Кондрата. Все последующие проблемы решать по мере поступления, и так дышать нечем…
В дверь постучали. Заявился чем-то очень встревоженный Еремеев. На приглашение Яги присесть хоть чашку чая откушать ответил категорическим отказом, из соображений безопасности держась в сенях.
— Выйдем-ка, Никита Иванович, дело есть, мужское сугубо!
Теперь уже настала моя очередь пожимать плечами. Что ж там у нас такого сверхсекретного произошло, чтоб нельзя было сказать при всех? Я подхватил планшетку, снял с крючка фуражку, послал всем дамам воздушный поцелуй и вышел вслед за начальником стрелецкой сотни. Во дворе он только было открыл рот, но увидел любопытного дьяка Филимона и жестом предложил мне выйти ещё и за ворота.
— Ну? — спросил я. — И к чему все эти тайны мадридского двора?
— Ты Федьку Заикина за Гришенькой-юродивым отправлял? Так вот, не вернётся он. Парни доложили, что посыльного твоего бабки-богомолки, одуванчики божьи, так клюками отходили, что он теперь дома пластом лежит, хорошо живой ещё…
— Не повезло, — сам себе объяснил я, а вслух уточнил: — И за что они его так?
— А за арест божьего человека!
— Глупости, я не давал приказа его арестовывать. Чёрт побери, да я вообще послал его только за Новичковым (кажется!). Насчёт Гришеньки мысли были, но на кой мне его арестовывать, он и так без пяти минут великомученик!
— Ты бы хоть меня предупреждал, — без обид, но твёрдо попросил Фома. — Не серчай, но обстановка вокруг нервная, а ты тоже не семи пядей во лбу.
— Учту. Что ещё сказать хотел?
— Хотел… Стрельцы говорят, будто бы на подворье царском что-то нехорошее творится.
— В каком смысле?
— Вроде орёт кто. Громко. То есть очень уж громко! Да ещё на два голоса поочерёдно, сперва будто бы царь, а потом и…
— Митька-а… — допетрил я. Господи боже, ну как я мог отправить его одного к Гороху, когда сам государь мается с заскоками?! Вариантов нет. — Пошли!