Женщин обижать не рекомендуется. Сборник
Шрифт:
— Получается.
Мне не понравился его взгляд. Я почувствовала опасность, а опасность я всегда чувствую. И не ошиблась. Через час он постучал в мой номер, зашел и сказал:
— Моя работа стоит дороже.
И я все сразу поняла. Теперь, когда отснята половина фильма и актера невозможно заменить, он начинает диктовать условия. Я могу судиться с ним, что он нарушил условия контракта, но на это уйдут месяцы, а каждый день простоя группы — это убытки в сотни тысяч рублей, и Степашкин это знал.
— Сколько? — спросила я.
Он назвал
— Извините, — сказала я. — Таких денег у меня нет.
На следующий день Степашкин не вышел на съемку. Я зашла к нему в номер. Он лежал, укрывшись пледом.
— Сердце, — пояснил он. — Возможно, предынфарктное состояние.
Я вызвала шофера, Степашкина отвезли в поликлинику и сняли кардиограмму.
— Тахикардия, — ответил на мой вопрос врач.
— Если я вечером выпью бутылку водки, а утром две чашки кофе, у меня будет тахикардия? — спросила я врача.
— Пожалуй, — согласился врач. — Но я не могу рисковать.
Степашкина повезли в Москву. Я заранее знала, чем это закончится. Он вернется с больничным листом, и каждые три дня лист будут продлевать, и так до двух месяцев. Степашкин загонял меня в угол.
Съемки остановились. Убытки перевалили за второй миллион. Группа, когда не работает, начинает пить. Каждое утро, узнав, что съемок не будет, запивали осветители. К полудню по гостинице бродили пьяные лихтвагенщики и шоферы. За мною наблюдали, ожидая, чем закончится мой поединок со Степашкиным. Когда Степашкину продлили больничный лист еще на три дня, я решила с ним поговорить. Дверь мне открыли не сразу. Когда я вошла, актеры-эпизодники, которые теперь с утра собирались у Степашкина, чинно пили чай, бутылки с водкой стояли за шкафом. Я попросила всех выйти. Наверное, я допустила ошибку, начав ему угрожать, что все расскажу в гильдии актеров. Степашкин улыбнулся и ответил:
— Ты думаешь, что, если нашла деньги через богатого гребаря, ты стала режиссером? Да ты — никто! Ты просто шлюшка, а я великий актер, и только благодаря мне получается фильм, и ты за это заплатишь, и очень дорого. Но я могу пойти и на бартер. Такая дорогая блядь, как ты, мне не по карману. Можешь мне не платить, но тогда будешь спать со мной.
Подземный ядерный взрыв — это когда ничего не видно и не слышно, но содрогается весь земной шар. Внутри меня произошло что-то подобное. На несколько секунд я перестала слышать. Вместо лица Степашкина я видела только бледное пятно. Но я понимала, что если я сейчас не выйду из номера, то убью его, он лежал очень удобно, надо накрыть его голову подушкой и навалиться всем телом.
Я молча вышла из номера. Через час я была в Москве: гнала машину со скоростью сто километров в час, притормаживая только перед милицейскими постами. Я зашла к Ваську в офис, ожидая если не помощи, то хотя бы совета. Выслушав меня, Васек вдруг стал орать, и я еще раз
— Прекрати орать, — сказала я.
— Не забывай, на чьи деньги ты снимаешь кино! — выкрикнул Васек.
— Деньги я тебе отдам согласно договору после продажи фильма, а пока отдай ключ от моей квартиры.
Васек швырнул мне ключ, и я вдруг поняла, что нашла решение. Так, наверное, делают открытия ученые. Мгновенно, если непрерывно перебираешь все возможные комбинации, нужен только толчок. Мне повезло, сценариста я застала дома.
— Тебя загнали в угол. Соглашайся и плати любые деньги. У тебя нет выхода. — Сценарист мгновенно оценил ситуацию.
— Собирайся и поехали. Ты мне нужен.
— Может быть, объяснишь? — осторожно попросил сценарист.
— По дороге, в машине.
Я позвонила в Яхрому и сказала администратору, чтобы сценаристу сняли квартиру, в гостинице никто не должен знать, что он в городе.
Рано утром я зашла к Степашкину в номер и сказала:
— Прости, я принимаю все твои условия. У меня нет выхода, ты загнал меня в угол. Я подпишу договор, сумму проставишь сам. — И я достала бланки договора.
Степашкин молча смотрел на меня. Он явно что-то заподозрил.
— Никаких договоров. Сумма слишком велика. Налоговая инспекция вычтет из нее половину. Давай наличными.
— Вечером. Кассир поехал в Москву в банк за деньгами. — Это было правдой.
— Вечером получу, утром выйду на съемку. — Степашкин страховался со всех сторон.
— Я тебя умоляю. Я уже не могу потерять даже один съемочный день. Мне ведь снимать половину картины. Хочешь, я встану перед тобой на колени?
Я встала на колени и заплакала. И тут Степашкин сдался и надел реквизиторский плащ для съемок. «Дурак, — подумала я тогда, — в денежных делах нельзя быть сентиментальным и верить слезам».
…Степашкин шел по парку в плаще, под которым прятал ружейный обрез. По сценарию в первый день, когда он решился мстить, у него не хватило решимости выстрелить. Но человек, за которым он шел, вдруг обернулся и выхватил пистолет. По сценарию это было не предусмотрено. Степашкин остановился.
— Беги назад! — крикнула я ему в мегафон.
Я рассчитывала на его многолетнюю актерскую привычку подчиняться приказам режиссера. Степашкин бросился назад. Реквизиторы заранее положили провод. Когда Степашкин побежал, они натянули провод — Степашкин споткнулся и упал. А его враг с пистолетом приближался.
— Доставай ружье! — крикнула я.
Путаясь в полах плаща, Степашкин пытался достать обрез. Его враг подошел, передернул затвор пистолета, Степашкин инстинктивно закрыл лицо руками. Прогремел выстрел, и со Степашкиным было покончено, холостым патроном, естественно.
— Спасибо всем, — сказала я. — На сегодня съемки закончены, завтра будем снимать на улицах города.
Разъяренный Степашкин бросился ко мне.
— Какого черта! — кричал он. — Почему меня не предупредили?