Женщина четвертой категории
Шрифт:
Если бы не дядя Ваня и тетя Марфуня, родители Лягусика, которые взяли меня к себе, я бы стала непонятно чем. Ведь лет примерно с двух я была предоставлена самой себе. Никто не кормил меня завтраком, обедом и ужином, зато моим было все, оставшееся после ежедневного бурного застолья. Никто не заставлял меня мыть руки, тем более ноги, и родителям Лягусика пришлось спервоначалу платить мне за каждую помывку конфетами и шоколадками. Никто не пел мне песенки на ночь, если не считать папаньки.
Я вздохнула – это были те еще песенки… И, к некоторому удивлению благовоспитанной Агнессы Софокловны, затянула в меру гнусавым
– Блатная бражка, люд фартовый,
Кого на лажу не купить,
Умейте фраера любого
За жабры иль хомут схватить,
Шмель, полный бабок, закосить,
И с ним во что бы то ни стало,
Устроив шухер, понт разбить,
В ментовке не кривя хлебало.
– Позвольте, деточка, это что за романс? – поинтересовалась старушка. – И уверены ли вы, что в вашем состоянии следует исполнять романсы?
Наверно, она была права. Но воспоминания детства не унимались. Таким образом подсознание спешило мне на помощь, хотя я еще этого не понимала и продолжала петь, уставившись в стенку прихожей, чуть ниже телефонной полочки.
– Не дайте и чердак свой клевый
Казенной биркой заклеймить,
Что помогло б лягавым снова,
Вас срисовав, вам срок вломить.
Старайтесь с курвами пропить
Все, что от дела перепало, –
Уж лучше трахать, чем копить,
Пока вам не скривят хлебало!
– Как это правильно сказано! – восхитилась старушка. – Уж лучше трахать, чем копить! Посмотрите на Матильду Варфоломеевну из седьмой квартиры – все копила, копила, никак остановиться не может, уже девяносто третий, а все копит! Ей, бедняжке, и вспомнить-то нечего на старости лет, зато полон дом барахла! Недавно, деточка, я своими глазами видела, как она несла домой с мусорки старые шлепанцы…
– С мусорки? – посягательство на мою законную территорию несколько образумило меня, и третий куплет я петь уже не стала.
– Да, деточка, с мусорки, и озиралась при этом по сторонам!
Агнесса Софокловна была просто счастлива, рассказывая мне эту новость. Я подумала, что нужно бы взять ее в наш клуб. Конечно, всех книг Яши Квасильевой она не прочтет – ей не так много жить осталось, чтобы освоить это собрание сочинений. Но хоть будет в приятном и живом обществе.
Но зачем это меня занесло сюда? Разве я собиралась агитировать старушку вступить в фэн-клуб? Нет же, что-то другое…
Звонок! Корявый! Похищение Лягусика!
Я сорвалась и выскочила из квартиры. Агнесса Софокловна что-то кричала мне вслед, но я уже не слышала. Бедный Лягусик! Если изнасилуют – это еще полбеды, а если не дадут за все десять дней ни одного дамского романа???
Да, он почему-то разнервничался и дал мне на добывание денег десять дней. Но хоть месяц – взять их негде.
Единственная возможность спасти Лягусика – это, как Яша Квасильева, самой разобраться в преступлении и найти сволочь, укравшую деньги. Заодно можно и убийцу поискать – похоже, что это один и тот же человек.
Я побрела к подвалу. Может, сволочь, похитив Лягусика, оставила следы? И даже если следов нет – я сяду в одиночестве и хорошенько над всем этим подумаю. Взяв пример с несравненной Яши. Она обычно к середине книги тоже начинает думать. А совсем активно мыслит
Но, когда я подошла к дверям подвала, то увидела на лавочке три сутулые фигуры. Они были тихи, кротки и незлобивы.
Я узнала в них двух бомжей и бомжиху, которых последними привела Лягусик, а я, бесчувственная и черствая, выставила во двор, тщательно помыв после этого руки.
Слезы навернулись мне на глаза. Лягусик так заботилась об этох несчастных!.. Приведет ли она еще когда-нибудь домой оказавшегося на обочине жизни страдальца?
– Ну, что с вами поделаешь, засранцы? – безнадежно сказала я. – Мать-перемать, заходите уж, дармоеды, раскудрить вас в качель, мать вашу за ногу!.. Ну, что вылупились? Дважды звать не стану.
Глава четвертая
Собственно говоря, дело было не только в Лягусике. Трогательная жалость подружки-сестрички ко ксем убогим и постоянные попытки их приютить, конечно, после ее похищения стали для меня святы. Но был еще один момент.
Кто внимательно читал романы великолепной Яши Квасильевой, те должны знать – всякий раз, когда Яша расследует очередное преступление, вокруг ее шестиэтажного особняка в Вилкине возникает особая аура. (Про ауру я не сама догадалась, а слушала доклад на заседании клуба, там еще было много про ментальные поля и микролептонные фантомы.) И, повинуясь притяжению этой ауры, все знакомые, родственники, знакомые родственников и родственники знакомых, собирают чемоданы и едут в Вилкино – пожить месяц-другой. Особенно интересно, когда собираются люди, которым есть что сказать друг другу – вот как-то муж Яшиной подруги, Светика, Мвалабобе прислал делегацию колдунов то ли из Анголы, то ли из Мозамбика, и они ходили по особняку в юбках из пальмовых листьев, репетируя большой совместный вызов духа Мохноногого Предка. И тогда же ее парижская приятельница попросила принять своего двоюродного дедушку, католического кюре, который приехал вместе с кухаркой и тремя ее сыновьями, тоже избравшими духовную стезю. Но и это еще не все! Два дня спустя вдова второго мужа старшей Яшиной свекрови, Авдотьи Гавриловны, фрау Гиммельрейх без всякого предупреждения прибыла в особняк со своей свитой, в которую входили два йога и три буддийских монаха. Представляете, что там началось?! И в этой безумной атмосфере гениальная Яша распутывала нити чудовищного преступления! Очевидно, на самом деле безумная атмосфера, когда в доме повернуться негде, как-то обостряет умственные способности, и поэтому у Яши Квасильевой в каждом романе возникает гостевое столпотворение.
Я бы могла нагло воскликнуть – а я чем хуже?! Но я знаю свое место. И поэтому я восклицаю скромно: если этот метод помогает Яше, пусть он поможет и мне. Правда, мне негде взять живого Карлоса Кастанеду, гарем эмира Шахназара и даже скромного бретонского кюре. В моем распоряжении только окрестные бомжи. Ну что же – пусть будут бомжи. Главное – когда все закончится, не забыть как следует вымыть подвал с хлоркой.
Трое бомжей с опаской вошли в мой подвал. Двое были до того робки и забиты, что лишь бормотали себе под нос, как большие обезьяны. Третий, самый маленький и шустрый, попытался стянуть мочалку для посуды, за что и получил хлесткий удар по рукам.