Женщина и мужчины

Клара склонилась над мужем. Тот силился поуютнее устроиться на мягком удобном диване и в собственном сне, в котором он подобно ныряльщику, принимая различные позы, мог преодолевать любые препятствия и даже сопротивляться собственным малоприятным мыслям, проплывавшим в его голове. Клара подняла с пола одеяло и прикрыла худощавое, спортивное тело мужа, слегка приобняв его, чтобы он снова не сбросил с себя то ли эту теплую шерсть, то ли ее, Кларины, руки. На какое-то мгновение, придерживая одеяло, она задумалась, сколько в этом жесте нежности, а сколько – насилия. Хватит ли ей сил и

дальше быть домашним черлидером, всякий раз поощряющим мужа к сексу, к разговору, к прогулке?

– Уже шесть. Ты идешь со мной? – У нее заболели руки, и она отпустила покрывало.

– Погаси свет. – Он спрятал лицо между подушек.

Точно так же он прятался от действительности, проникая в ее влагалище. Вероятно, только тогда они и были по-настоящему близки – два нагих тела, потерпевших в любовной катастрофе и выброшенных на супружеское ложе, словно на пустынный берег. Пошла ко дну вся их прежняя жизнь, куда-то подевались общие друзья, остыл когда-то теплый дом…

– Я вернусь, – сказала она, поднимаясь. Хватило бы и этих слов, но она добавила: – Вернусь еще до полуночи.

Клара выключила ночник, свет которого был настолько слаб, что она невольно подумала, что он и сам бы скоро угас и опал из-под абажура, как опадают пожелтевшие от холода листья… В квартире воцарился густой зимний сумрак, и только гладь пола, слегка освещенная огнями с улицы, всякий раз подрагивала, когда за окном проезжал трамвай.

Перед зеркалом в прихожей Клара еще раз прошлась щеткой по своим ровно подрезанным волосам, которые на шероховатой ткани белого пальто выглядели особенно блестящими. Она направилась к двери, чувствуя, как стук ее каблуков поглощают мягкие черешневые доски. Такой пол она предпочитала новомодному ламинату, напоминающему своей безупречностью искусственные зубы. Для Клары всегда было хорошо лишь то, что естественно и безопасно. Поэтому семь лет назад она перестала быть хирургом.

– Подпишите же! – просила Клара пациента, извивающегося от боли.

Она была почти уверена, что у него прободная язва, но еще раз просмотрела бумаги больного.

– Пан Дарек, через неделю у вас день рождения, вам исполнится всего лишь тридцать пять.

Было четыре утра, заканчивалась ее вторая ночь дежурства в приемном покое, и говорить ей было так же трудно, как ему – слушать.

– Все заживет, – продолжала Клара, – вы еще гулять и кутить будете!..

Она утерла пот с его лица и едва успела отскочить, прежде чем он, кашлянув, брызнул кровью. Санитар силой воткнул ручку в его стиснутый кулак.

– Вот здесь. – Он пододвинул бланк, удостоверяющий согласие на операцию. – Слушайтесь врача.

Больной швырнул ручку в окно. Сухощавый, почти мальчишеского сложения, небритый явно несколько дней, с лопнувшими от натуги и боли сосудами в глазах, он выглядел как злой и вместе с тем испуганный старичок.

– Где его жена? Кто-то был дома? – Клара только что получила результаты анализов из лаборатории. У больного, как она и предполагала, было внутреннее кровотечение. Ему срочно требовалась капельница.

– Жена не смогла приехать, – пробубнил врач «скорой», собираясь ехать

на следующий вызов.

– Он что-то говорил… Говорил, что они в ссоре, – вспомнил санитар.

– А почему он в костюме на голое тело? – Клара помогла сестре снять с больного черный нарядный пиджак.

– Сам так. вырядился, – пожал плечами санитар.

Клара уже не уговаривала больного в надежде, что, услышав лязг хирургических инструментов, он сам поймет, что фехтует со смертью.

До конца дежурства оставалось три часа. Клара приняла женщину с отравлением, парня с переломом… «Надо узнать, как там пан Дарек в операционной», – подумала она, и в этот момент в комнату вошел анестезиолог.

– Клара, он отказывается. Наотрез. «Нет, потому что нет».

– Он еще не…

– Все еще в сознании, сукин сын.

– Он что, свидетель Иеговы? [1]

– Да нет, просто уперся. Мы уже и психиатра вызвали.

– Замени-ка меня на пять минут. – И Клара бросилась к открывающемуся лифту, набитому инвалидными колясками.

Когда пана Дарека привезли, она сосредоточилась главным образом на симптоматике, боясь поставить неправильный диагноз. Она знала, что люди часто заблуждаются относительно своего заболевания, иногда даже лгут, стремясь скрыть причину, спровоцировавшую приступ, – например выпивку – или избежать оперативного вмешательства. Она умела докапываться до истины и убеждать самых несносных пациентов, будь то впавший в маразм старичок или оглушенный страхом орущий ребенок. В их тупом упрямстве она находила брешь, в которую мог проникнуть ее здравый рассудок.

Пациент лежал лицом к стене и дрожал от боли и изнеможения.

– Пан Дарек. – Клара дружески взяла его за руку, проверила пульс. – Я вам помогу. Помогите и вы мне. Скажите, почему…

Он закрыл глаза. Из-под его век заструились слезы.

– Вы меня слышите, пан Дарек?

Но тот лишь уткнулся лицом в подушку.

– У вас кровотечение, да, сильное внутреннее кровотечение. – Она карточкой потерла его синюшную руку. – Вы… ты же обрекаешь себя на смерть! А так нельзя. Это уже какая-то самоэвтаназия.

– Эв… эвта… Да мне до задницы, от чего я умру! – выкрикнул он, в злобе выплескивая свою боль.

– Так если тебе плевать, умрешь ты или нет, почему бы тебе не остаться в живых?! – тоже закричала она, надеясь хоть как-то повлиять на него.

Он умолк и больше не отзывался, будто замуровал в стену все свои слова.

– Упертый тип, – сказал в дежурке хирург. – Таких обычно из тюрем привозят после того, как они там чего-нибудь наглотаются.

– Это я к нему ездил – вроде бы нормальный человек, – вмешался врач «скорой», который, как и Клара, закончил ночное дежурство, но задержался в больнице, чтобы поддержать коллег.