Женщина и война. От любви до насилия

Гругман Рафаэль

Похожую историю о деревенской женщине, ради секса и счастья деторождения приютившей безногого и безрукого, рассказал Николай Никулин, ведущий научный сотрудник и член Учёного совета Государственного Эрмитажа, а в годы войны – сержант-артиллерист. Из разговора раненых в прифронтовом госпитале:

«А вот послушайте, что мне из дому пишут. Соседа моего, Прошку, красавца-парня, косая сажень в плечах, погнали на войну в самом начале. И в первом же бою его ранило, да так, что в госпитале ампутировали обе руки до плеч и ноги до основания. Остался самоварчик. И сгноили бы его вскорости <…> если бы не Марья – молодая вдова из нашей деревни. Бабьим умом она поняла, что быть войне долгой, мужиков не останется и куковать ей одной до конца дней своих. Поняла и взяла

Прошку из госпиталя. Привезла домой, вбила костыль в стену и повесила туда мешок с Прошкой. Висит он там сытый, умытый, причесанный, даже побритый. А Марья его погулять выносит, а как вечер, вынимает из мешка и кладёт себе в постель. И всё у них на лад. Уже один пострел булькает в колыбели, а второй – в проекте. И колхоз Машке помогает, даёт ей всякие послабления: шутка ли, такой инвалид в доме, с орденом на мешке… Марья сияет, довольна. Мужик-то всегда при ней – к другой не уйдет, не запьёт. А по праздникам она ему сама бутылку для поднятия настроения ставит. И ожил, говорят, Прошка-то, висит на своём крюке, песни поет да посвистывает…» [2]

2

Никулин Н.Н., «Воспоминания о войне» – Издательство Гос. Эрмитажа, 2008.

Но помимо тяжких испытаний, моральных и физических, выпавших женщинам в тылу и на фронте, им довелось пережить унижения, оскорбления, надругательства – оправдание насилию они услышали в слове «война».

Лётчицы, партизанки, связистки, разведчицы, зенитчицы, врачи и санинструкторы, со школьной семьи ушедшие «в грязную теплушку… в блиндажи сырые, от Прекрасной Дамы в “мать” и “перемать”» [3] , – им посвящена прекрасная повесть Бориса Васильева «А зори здесь тихие», экранизированная Ростоцким и ставшая классикой советского кинематографа. При мыслях о фронтовичках всплывают в памяти любимые кинофильмы «В бой идут одни старики» и «Небесный тихоход» об отважных женщинах-лётчицах и романтической любви, которой неподвластна война, пули и смерть…

3

Из стихотворения Юлии Друниной.

Девушки, добровольцами ушедшие на фронт и к концу войны, составлявшие до десяти процентов личного состава Красной армии, уходившие наивными барышнями и называвшими дяденьками своих командиров и в девятнадцать лет поседевшие. Бесхитростные девчонки, как Юлия Друнина, завышавшие возраст, чтобы поскорее попасть на фронт, которым казалось, что враг будет молниеносно разгромлен и война будет вестись на чужой территории. Юлия Друнина: «Больше всего я боялась, что это произойдёт без моего участия, что я не успею попасть на фронт», – их подвиг ни с чем не соизмерим. Снайперши, разведчицы, санитарки… они были в первом эшелоне и во втором: медсёстры, почтальоны, прачки и поварихи…

Светлана Алексиевич, документальная повесть «У войны не женское лицо». Она первая, когда разжались щупальца цензуры, собрала и опубликовала воспоминания женщин-военнослужащих: о фронтовых буднях, о быте, о вшах, интимных чувствах, «женских делах» и о любви, которую не всегда можно назвать любовью. Она записала рассказ медсестры (кому-то он покажется смешным и забавным), бросившейся ночью в холодную воду вытаскивать раненого, и вытащила же после отчаянной борьбы! – оказалась в человеческий рост раненая белуга. Смешно, не правда ли? Но только не для тех, кто кричал, истекая кровью и взывая о помощи: «Сестричка!»

Женскими проблемами природа мужчину не наградила, и ни один мужчина не расскажет то, что вспомнила о войне разведчица Альбина Гантимурова:

«Начался бой. Огонь шквальный. Солдаты залегли. Команда: „Вперед! За Родину!“ – а они лежат. Опять команда – опять лежат. Я сняла шапку, чтобы видели: девчонка поднялась… И они

все встали, и мы пошли в бой… Вручили мне медаль, и в тот же день мы пошли на задание. И у меня впервые в жизни случилось… Наше… Женское… Увидела я у себя кровь, как заору: „Меня ранило!“

В разведке с нами был фельдшер, уже пожилой мужчина. Он ко мне:

– Куда ранило?

– Не знаю куда… Но кровь…

Мне он как отец всё рассказал…» [4]

Женские истории Алексиевич собирала семь лет с 1978 года, когда живы ещё были многие ветераны. Их не хотели печатать. В них не было героики, пафоса, описания выдающейся роли коммунистической партии – вдохновителя всех побед (о катастрофах старались не упоминать). Женщины-фронтовички, которых на словах возвеличивали, а за глаза в послевоенной жизни называли офицерскими подстилками и циновками, рассказывали о другой войне, скрываемой от послевоенного поколения, воспитывавшегося на мифах и легендах.

4

Алексиевич С.У., «У войны не женское лицо» – М.: Правда, 1988.

В 1988 году книгу «У войны не женское лицо» издали двухмиллионным тиражом, невиданным для нынешних публикаций. Однако о многом эта книга умалчивает; частично и по вине фронтовичек, не решившихся обнажить память. Тогда ещё существовала политическая цензура (она исчезла после распада СССР) и сильны были ветеранские организации, контролируемые обласканными властью идеологически проверенными представителями сильного пола, оберегающими общество от нежелательной информации. Но правда частичной или недоговоренной не бывает, тогда это неправда, по отношению к потомкам – преступная фальсификация истории, какими бы побуждениями и добродетельными мотивами она бы ни была вызвана.

Свои и чужие. О сексуальных преступлениях (изнасилованиях «своими» «своих») писать сложно. Статистические данные о делах, прошедших в военных судах, не опубликованы, а жертвы надругательств и через десятилетия опасались или не желали говорить о пережитом. Рассказы ветеранов войны и единичные публикации, появившиеся после развала СССР, никто не опровергал. От них отмахнулись с гневной риторикой защитников советского прошлого: это малый процент, ничем не отличающийся от статистики изнасилований, совершённых в мирное время, и не следует из единичных фактов возводить напраслину на доблестную Красную армию. Но женские истории не могут оставить равнодушными. Воюют мужчины, страдают – женщины. По обе стороны фронта.

Свидетельствуют фронтовики

Впервые мне стало известно о неуставных отношениях в Красной армии в середине 70-х; моя тётя, Аннушка Ривилис, врач-офицер, после окончания в 1943 году алма-атинского мединститута вместе со всем выпуском направлена была на фронт.

Молоденькая лейтенант, красавица и певунья, приглянулась начальнику прифронтового госпиталя, и хотя он ей в отцы годился, полковник принялся её обхаживать, настойчиво склоняя к оказанию сексуальных услуг. Фронтовой роман не складывался, и он решил продемонстрировать молодому хирургу, что ожидает строптивых девушек. Однажды после полудня, тоном, не терпящим возражений, он приказал: «Сегодня в одиннадцать часов вечера жду тебя в моей комнате».

– Никогда этому не бывать! – твёрдо ответила Аннушка.

Полковник рассвирепел. «Марш на передовую! – он назвал подразделение. – Приказываю провести проверку по форме двадцать и завтра к полудню доложить мне об исполнении».

Форма двадцать – кодовое название проверки на педикулёз, во время которой раздетые догола мужчины выстроены в строй для осмотра волосистой поверхности тела. Никогда офицеров, хирургов, не посылают на такое задание (для этого существует младший медперсонал, санинструкторы, имеющиеся в каждой роте) и не приказывают женщине отправиться в окопы немедленно, без провожатого, в ночь, в неизвестность, без чёткой ясности, где расположены вражеские окопы, а где свои.