Женщина из Кентукки
Шрифт:
Он снова посмотрел на ее ступни, продолжая энергично их растирать. Может, ему это только кажется, или они действительно потеплели? Он низко склонился над ее ногами. Неужели они порозовели, или это отблески огня окрасили их в розовый цвет?
– Отец, – позвал он дрогнувшим голосом, боясь даже надеяться, – как ты думаешь, это огонь от камина делает розовыми ее ноги?
Ликующая улыбка появилась на старческих губах, когда он взглянул на ноги Греты.
– Ты прав, сынок. Определенно, они порозовели. Попробуй, если сможешь, напоить ее кофе, он, должно быть, уже немного
Спенсер осторожно немного приподнял кудрявую головку Греты и приложил кружку к ее обветренным губам. Они оставались сурово сжатыми, и он попытался их раскрыть.
– Попробуй влить немного кофе, – предложил Бен. – Может быть, что-нибудь попадет в рот, и она захочет еще немного попить.
Отец оказался прав: когда несколько капель пролились на ее губы, она принялась слизывать их языком. Мужчины обменялись облегченными улыбками, и Спенсер снова предложил ей кофе. На этот раз она с жадностью набросилась на напиток, но старик возразил:
– Не позволяй ей пить слишком много. Не ровен час, задохнется.
Спенсер отставил чашку в сторону и продолжил растирать ноги девушки, медленно приближаясь к ее бедрам. Ее тело задергалось, извиваясь в судорогах, она закричала, когда кровь вновь заструилась по ее венам. Грета широко распахнула глаза и невидяще уставилась на Бена, вскрикнув:
– Не делай так, Бен! Мне больно!
– Знаю, милая, – он нежно убрал ее разметавшиеся волосы со лба. – Но это хорошо, что тебе больно. Мы должны благодарить за это Бога. Боль означает то, что ты будешь жить. Ведь мы уже было подумали, что не сможем ничего сделать. Ты была, словно мертвая.
– Мы? – невнятно пробормотала она и, вскрикнув, потеряла сознание.
Отец и сын верили, что, как только наступит утро, Грета придет в себя. Но около полуночи она стала метаться и стонать, бессвязно что-то выкрикивая. Было ясно, что у нее лихорадка. В бреду она то проклинала и ругала Спенсера, то ласково звала Бена. Иногда она жалобно просила:
– Разреши мне войти, Труди. Я очень устала и замерзла. Я только обогреюсь и уйду.
Бен и Спенсер посмотрели друг на друга и лишь покачали головами на ее вопрошающую мольбу.
– Она без сознания, – прошептал старик. Сын кивнул, соглашаясь с ним:
– Бедная малышка не понимает, что говорит. Теперь разреши отнести ее в кровать, надо что-то предпринять, чтобы сбить жар, – он бережно поднял ее на руки. – Я отнесу ее в свою комнату. Там мне будет удобнее присматривать за ней.
– Я сейчас принесу несколько ведер снега, – сбросив с кровати сына покрывало, он поспешил на кухню.
Когда Спенсер осторожно положил ее на кровать и накрыл одеялом до самого подбородка, ее зеленые, затуманенные лихорадкой глаза, открылись, и, уставившись на него, Грета отчетливо произнесла:
– Больше никогда тебе не удастся использовать меня. – Ее голос был холоден и враждебен.
И прежде чем растерянный Спенсер смог уверить ее, что она не права, девушка вернулась в другой мир, порожденный температурой и воспаленным воображением, вновь начав ругать его.
Бен, тихо вошедший в комнату с ведрами, полными снега, слышал последние слова девушки
– Я думаю, оно и хорошо, что ты отказался на ней жениться. Она не любит тебя. Теперь-то я это понимаю.
За последний час она дюжину раз назвала тебя вульгарным повесой и шкодливым бабником.
Внезапно Спенсер почувствовал, что в груди что-то оборвалось, оставив ноющую боль и пустоту. Он и не предполагал, что человеку может быть так плохо. Грета искренне ненавидела его. А он, дурак, думал раньше, что оскорбления, которые она постоянно швыряла ему в лицо, были лишь притворством, позволяющим скрыть ее подлинные чувства. Ему казалось невероятным, что она могла так искренне наслаждаться его телом, хотя в то же время совсем не любила его.
«Интересно, почему ты это считаешь странным? – принялся измываться гаденький внутренний голосок. – Вот ты не любишь же Труди, а сколько ночей провел вместе с нею. Или ты хочешь сказать, что ее изощренные ласки всегда оставляли тебя равнодушным?»
Спенсер хмуро смотрел на горевшее от жара лицо Греты и не хотел верить, что она в этом так похожа на него. Ему было невыносимо больно представить, что любой мужчина смог бы увлечь ее в свою кровать с помощью ласковых слов и опытных рук.
Совсем неожиданно для себя он обнаружил, что ему очень бы хотелось узнать ее поближе, но не как страстную любовницу, а просто как человека. Он мечтал поговорить с ней, посмеяться, узнать, что она любит и что ей нравится. Никогда раньше им не приходилось просто разговаривать. Конечно, он частенько наблюдал за ней и видел, что с отцом и другими людьми Грета была нежной, мягкой и ласковой. Это была заботливая и любящая женщина. А как она рисковала, проверяя отцовские капканы. И все ради того, чтобы больной старик мог оставаться дома в тепле.
Бен вошел в комнату, неся новую порцию свежего снега, и Спенсер вынужден был прервать свои размышления. Он взял снег и снова стал прикладывать мягкие, холодные хлопья на лицо и тело девушки. Как бы добавляя еще больше беспокойства мужчинам, у нее появился глубокий, мучительный кашель.
Старик озабоченно взглянул на сына.
– Скорее всего, она подхватила пневмонию. Вряд ли мы справимся с этим сами. Ты должен отправиться за Пейшенс и привезти ее сюда. Расскажи ей все, что случилось, и не забудь упомянуть про этот кашель. Так ей будет легче сообразить, что брать с собой.
Спенсер поспешил к выходу, на ходу натягивая еще не просохшую куртку и хватая стоявшее в углу ружье. Выйдя на крыльцо, он вдруг вспомнил о Картере, уход которого в этой суете так и не заметил. Он даже не поблагодарил его за то, что он доставил девушку домой.
Стремительно шагая по двору, он обнаружил, что снег перестал падать. На черном небе появилась бледная луна. Он шел по глубокому, местами даже выше колен, снегу к сараю. Спенсер раздумывал над тем, какие снежные завалы могут оказаться на его пути к Пейшенс. Он сожалел, что с ним нет его жеребца. Большое, могучее и сильное животное донесло бы его быстрее, чем изящная кобылка Греты. А ведь была дорога каждая минута.