Женщина-калмычка Большедербетского улуса в физиологическом, религиозном и социальном отношениях

Бентковский Иосиф Викентьевич

Проехав версты три-четыре так называемым калмыкским труском, поезжане, все народ молодой, опять пускаются врассыпную на такую же дистанцию вскачь и потом, выстроившись опять стройным фронтом, едут далее. Несомненно, как езда фронтом, так и самая песнь сохранились у калмыков с чингисхановых времен, как дорогое воспоминание их прежней боевой славы и воинственного духа…

Завидев издали зорким глазом поезд, невеста приглашает в свою кибитку, называемую на этот раз «кююкют-бередын-нер», подруг и молодушек, а между тем, пока те собираются, жених с поезжанами выстроились уже фронтом у дверей родительской кибитки. Их встречают все мужчины хотона от мала до велика, один только хозяин с почетнейшими гостями, собравшимися на пир, и женщины не выходят на встречу — этого не позволяет этикет.

Затем начинается с коней долой, и всегда с младшего, старший

сходит последний. Тем же порядком и входят в кибитку; но и в этот раз не с пустыми руками. За исключением жениха, который освобождается от ноши, каждый должен принести и поставить посредине кибитки, бортого или что-нибудь съестное. Потом, подходя к хозяину и поочередно ко всем гостям (обойти кого-либо считается верхом невежливости), следует стать на левое колено и, засучив немного правый рукав кистью той же руки, тем местом, где бьется пульс, прикоснуться к пульсу правой же руки того, кому отдается поклон, и тихо приветствовать: «ленде» — или, что еще вежливее: «сайхен-менде». Исполнив это, новый гость имеет полное право присесть на пятку у дверей кибитки, если есть место, или выйти на двор. Для старших поезжан всегда, впрочем, найдется где сесть, а жениха будущий тесть непременно посадит около себя.

Когда кончится церемония приветствий, а она в порядке, тишине и неспешна, продолжается долго, если поезжан человек 10–15, а гостей в доме невесты больше того, тогда начинается угощение со стороны жениха. Для этого он встает и, выйдя на средину, дает знак своему виночерпию, чтобы тот принялся за дело. В то время в кибитке водворяется мертвая тишина. Виночерпий, налив небольшую деревянную чашечку арзы или арке, подает ее жениху, который, став на левое колено, с наклоненною головою подносит будущему тестю угощение, а тот, поднявшись с места, принимает чашку и, обратив взор к бурханам, шепотом творит молитву и делает жертвоприношение, заключающееся в том, что средний палец левой руки обмакивает в чашке с напитком и троекратно вспрыскивает вверх. После сего жених встает, а будущий тесть говорит ему приличную случаю речь и — опоражнивает чашку.

Таким точно порядком и не иначе как по старшинству жених угощает и остальных гостей, с тою только разницею, что перед равными себе не становится на колено и не подносит им арзы, высоко ценимой калмыками, а простую русскую водку. После первой чарки начинается угощение чаем, среди которого жених, улучшив удобную минуту, выходит из кибитки, будто бы покурить, но в сущности с иною целью. Он знает, что там поджидает его теща, чтобы повести к невесте. Свита жениха также следует за ним.

Вход, или, лучше сказать, ввод жениха в «кююкютъ-бередын-нер» не сопровождается особенною церемониею. Мать запросто указывает ему место напротив невесты, а тем самым указывает и ее. Вскоре по данному матерью знаку одна из молодушек подносит жениху маленькую чарку арзы с простым только наклонением головы, которой не приподнимает до тех пор, пока чарка не будет опорожнена, что жених и делает, сказав прежде теще заученную на этот случай речь. Затем чарка переходит из рук в руки по всей свите жениха, который среди этого угощения подходит к невесте, становится почтительно на левое колено и передает ей молча один за другим привезенные подарки. Та, тоже молча, принимает и тщательно рассматривает, но не с тем, конечно, чтобы удостовериться в их количестве или качестве, а для того, чтобы ее подруги могли видеть то, что их, без сомнения, интересует. Окончив прием свадебных подарков, невеста отдаривает жениха кисетом или чем-нибудь в этом роде.

Между тем степной певец, которым нередко бывает женщина, настраивает двухструнную балалайку «думбур» и тем подает знак к танцам.

Приглашение к танцу допускается с обеих сторон, но на этот раз жених первый имеет право начать, что он и делает, дотронувшись пальцами правой руки левого колена своей невесты. Чем ниже дотрагивается кто, тем почтительнее считается приглашение, и наоборот. Дотронуться чьего плеча означает верх фамильярности. Этикет в этом случае до того изобретателен, что можно сказать, на вершки измерил рост человека. В приглашении к танцам можно узнать социальные, родственные, семейные и дружественные степени отношения друг к другу. На отступление от этикета никто не согласится, так как каждый, даже простой калмык, не захочет обнаружить публично, что он не знает этикета.

Девица или молодушка, протанцевав сколько ей угодно, садится на свое место, а мужчина приглашает другую даму, которая, в свою очередь, оставляя кавалера, может пригласить

другого. Таким образом беспрестанно меняются, и танец продолжается очень долго, никого не утомляя, потому что в нем участвуют все, как бы велика компания не была. Даже старики и старухи, и те не отказываются от приглашения, считая это невежливостью. Впрочем, на девичнике их не бывает. Разумеется, что чаще приглашают хороших танцоров, но в этот вечер преимущество дают невесте и жениху. А чтобы удовольствие было общее, приглашают к танцам и детей.

Калмыкский танец имеет много сходства с русским. Те же медленные равномерные движения, с легким притопыванием в такт; тот же наступательный ход к своему vis-a-vis и удаление от него с горизонтально распростертыми руками, которыми женщина делает легкие спокойные взмахи, как бы подражая крыльям спускающейся на землю орлицы, между тем как движение мужчины быстрее, более страстны и энергичны. Ему дозволяется подергивание плечами, крутые повороты и легкие пируэты, что женщине не идет. Движения мужчины могут служить выражением смелости его характера и силы воли, тогда как женщина своими движениями выказывает более тихий нрав и покорность судьбе. Калмыкский танец хотя и отличается солидной важностью, но он столько же монотонный, как и окружающая их степь…

Во время танцев продолжается угощение, и чарку поочередно подносят девушки одна за другой, старше или почему-нибудь почетнее, пока не дойдет очередь до невесты. Отказаться от чарки, подносимой дочерью хозяина, по степному этикету немыслимо, хотя бы гость находился уже, если только можно быть, на пятом взводе, потому что эта чарка выражает высшую степень почести, какую только могут оказать своему гостю гостеприимные калмыки.

Так продолжается далеко за полночь девичий вечер. В «большой кибитке» под шумный говор угощение тоже идет своим порядком. И там раздаются песни, но по крикливым голосам, отрывисто вырывающимся из старческих грудей, только догадываться можно, что они поют. Обыкновенно затягивается старинная и любимая песнь:

Беребенген тоти шубун, Бензе мод он туртай суудан би: Бекелексен Алдар мани Тиоро голишин алита суудан би. Алтан амта шазанду Аразинтан туитулагни мельмельзене: Амаран-инагйинан дуранду Одо таваран найиралайа! Миомтон амта шазанду Миомгйиндан арзани мельмельзене: Миом-инагйинан дуранду Одо товаран найиралайа! Гаихамшикта Галдама Гачис саихан зарликта Го инагйинан дуранду Одо товаран найиралайа! Беребенский попугай Сидит на бензевой насести (то есть из дерева бензе). Наш алдар (собств. слова) непоколебимый, Распорядительный, вежливый и веселый сидит. (подразумевается, между нами) В чаше с золотым ободком Колышется чистая арза его, В угоду друга-приятеля Запируемте в полное удовольствие! В чаше с серебряным ободком Колышется неиссякаемая арза его, В угоду истинного друга Запируемте в полное удовольствие! Чудный галдама, заслуживающий удивления, Обладает дивным красноречием, В угоду прекрасного друга Запируемте в полное удовольствие!

И действительно — старики так запировали, что еще за полдень следующего дня валяющиеся где попало тела их свидетельствуют о вчерашнем пире.

Здесь кстати упомянуть, что если калмык вообще строго придерживается этикета, зато в ненормальном состоянии ему все нипочем; только противу женщины он не забудется, как бы хмель не омрачил его ума. Даже «Цааджин бичик», снисходя к подобному состоянию, в статье 65 говорит: «Ежели кто в чужом доме чем подавится или поперхнется и оттого будет его рвать, или будучи пьян… и того в вину ему не ставить».