Женщина в белом(изд.1991)
Шрифт:
На пути к калитке я увидел какого-то человека, он шел мне навстречу. Мы встретились под газовым фонарем и посмотрели друг на друга. Я сразу же узнал светловолосого иностранца со шрамом на щеке; он, по-видимому, тоже узнал меня. Он ничего не сказал мне и, вместо того чтобы остановиться перед домом, как сделал это я, медленно пошел дальше. Случайно ли оказался он на Форест-Род или выследил графа до самого дома?
Мне было некогда думать об этом. Подождав, пока незнакомец не скроется из виду, я позвонил. Было двадцать минут двенадцатого. Граф
Для того чтобы это препятствие не встало на моем пути, я решил послать ему мою визитную карточку, не задавая вопроса, может ли он принять меня. В то же время необходимо было дать ему понять, что у меня есть серьезная причина для неотлагательного визита даже в такой поздний час. Я достал свою визитную карточку и написал «по важному делу». В это время горничная открыла калитку и подозрительно спросила, что мне угодно.
— Пожалуйста, передайте это вашему господину, — ответил я, подавая ей свою визитную карточку.
По нерешительности, с которой она ее взяла, я понял, что, если бы я спросил, дома ли граф, ей было заранее приказано ответить, что его нет. В крайнем замешательстве поглядев на меня, она пошла к дому, закрыла за собой входную дверь и оставила меня ждать в палисаднике.
Через минуту она снова появилась:
— Граф передает привет и спрашивает, не будете ли вы любезны сказать, по какому делу вы хотите его видеть.
— Передайте ему мой привет, — отвечал я, — и доложите, что о своем деле я скажу только ему самому.
Она ушла, затем снова вернулась и попросила меня войти.
Я последовал за нею. Через минуту я был в доме графа Фоско.
В холле не было лампы, но при тусклом свете свечи, которую держала в руках горничная, я увидел, как из другой комнаты в переднюю тихо вошла пожилая дама.
Она бросила на меня быстрый змеиный взгляд и, не ответив на мой поклон, стала медленно подниматься по лестнице. Мое знакомство с дневником Мэриан подсказало мне что пожилая дама была мадам Фоско.
Служанка ввела меня в комнату, из которой только что вышла графиня. Я очутился лицом к лицу с графом.
Он был все еще в вечернем костюме, кроме фрака, который он небрежно сбросил на кресло. Рукава его белоснежной рубашки были слегка отвернуты у кисти. Подле него по одну сторону стоял чемодан, по другую — открытый сундук. Повсюду были разбросаны книги, бумаги, одежда. Около двери на столе стояла клетка с белыми мышами, хорошо знакомая мне по описаниям. Канарейки и какаду, по всей вероятности, были где-то в другой комнате. Когда я вошел, граф сидел у сундука и укладывал вещи. Он встал, чтобы принять меня, держа в руках какие-то бумаги. Лицо его хранило следы потрясения, пережитого им в театре. Толстые щеки обвисли, холодные серые глаза неустанно наблюдали за мной, его голос, взгляд, манеры — все говорило о недоверчивости и недоумении по поводу моего визита. Он сделал шаг ко мне и с холодной любезностью попросил меня сесть.
— Вы
Нескрываемое любопытство, с которым он меня рассматривал, убедило меня, что он не заметил меня в опере. Он увидел Песку — и с той минуты он уже не замечал никого из окружающих. Мое имя, конечно, предупредило его о моих враждебных намерениях, но, казалось, он действительно не подозревает, с какой целью я пришел к нему.
— Я очень рад, что застал вас дома, — сказал я. — Вы, кажется, собираетесь уезжать?
— Ваше дело имеет какое-то отношение к моему отъезду?
— До некоторой степени.
— До какой степени? Вам известно, куда я уезжаю?
— Нет. Но мне известно, почему вы уезжаете.
Он мгновенно проскользнул мимо меня к двери, запер ее и положил ключ к себе в карман.
— Мы с вами превосходно знаем друг друга по отзывам, мистер Хартрайт, — сказал он. — Вам случайно не приходило в голову, когда вы сюда шли, что я не из тех, с кем можно шутить?
— Конечно, — отвечал я, — и я здесь не для того, чтобы шутить с вами. Дело идет о жизни и смерти — вот почему я здесь. Будь эта дверь, которую вы заперли, открыта сейчас — все равно никакие ваши слова или поступки не заставят меня уйти отсюда.
Я прошел в глубь комнаты и стал напротив него на ковре у камина. Он придвинул стул к двери и уселся на него. Левую руку он положил на стол около клетки с белыми мышами. Стол дрогнул под тяжестью его руки. Маленькие зверьки проснулись и, глядя на него во все глаза, заметались по клетке, высовывая мордочки через прутья своего затейливого домика.
— Дело идет о жизни и смерти, — повторил он вполголоса. — Эти слова имеют, возможно, еще более серьезный смысл, чем вы думаете. Что вы хотите сказать?
— То, что сказал.
Лоб его покрылся испариной. Левая его рука подвинулась к краю стола. В столе был ящик. В замке ящика торчал ключ. Пальцы его сжались вокруг ключа, но он не повернул его.
— Итак, вам известно, почему я покидаю Лондон? — продолжал он. — Укажите эту причину, пожалуйста. — С этими словами он повернул ключ и открыл ящик.
— Я сделаю больше, — отвечал я, — я покажу вам причину, если хотите.
— Каким образом?
— Вы сняли фрак, — сказал я. — Засучите левый рукав вашей рубашки и вы увидите.
Лицо его мгновенно покрылось свинцовой бледностью, как и тогда в театре. В глазах сверкнула смертельная ненависть. Неумолимо он смотрел прямо в мои глаза. Он молчал. Но рука его медленно выдвинула ящик и бесшумно скользнула в него. Скрежет чего-то тяжелого, что двигалось в ящике, донесся до меня и стих. Настала такая гробовая тишина, что стало слышно, как мыши грызут прутья своей клетки.
Жизнь моя висела на волоске. Я понимал это. Но в эту последнюю свою минуту я думал его мыслями, я осязал его пальцами, я мысленно видел, что именно он придвинул к себе в ящике.