Женщина в черном и другие мистические истории (Самиздатовская сборка)

де Мопассан Ги

Началась вражда несколькими месяцами ранее. Встретив Рыбоголова одним весенним днём на узком лодочном причале у Уолнат-Лог, порядком перебравшие и ведомые тщеславной спиртовой химерой, заменяющей смелость, братья обвинили его необдуманно и облыжно в краже улова с их лески — непростительном грехе для жителей хижин на берегах вод южных штатов.

Видя, что в ответ на обвинение он лишь молчит и пристально смотрит на них, братья осмелели до того, что ударили его по лицу, и уж тут Рыбоголов задал им трёпку всей их жизни — расквасил обоим носы и расшиб губы крепкими ударами

по передним зубам, после чего ушёл, оставив их, обессиленных и избитых, лежать ничком в грязи.

Хуже того, чувство свыше данной справедливости в свидетелях драки возобладало над расовыми предрассудками, что позволило им, белым, рождённым свободными и стоящими над всем в мире, получить взбучку от какого-то черномазого! А значит, черномазого требовалось наказать!

Всё, от начала до конца, было тщательно спланировано. Убийство предполагалось совершить на закате, когда Рыбоголов выйдет на своё бревно. Свидетелей преступления не будет, не будет за него и расплаты. Лёгкость, с которой можно было исполнить замысел, заставила Бакстеров позабыть даже врождённый страх перед местом обитания Рыбоголова.

Уже больше часа двигались они от своей хибары по рукаву озера с сильно изрезанными берегами.

Их каноэ, вырезанное при помощи тесла и скобеля из ствола эвкалипта и обожжённое огнём, бесшумно, точно дикая утка, скользило по воде, оставляя длинный волнистый след на безмятежной поверхности озера.

Джейк, лучший гребец, занял место на корме лодки с круглым дном и направлял каноэ быстрыми, беззвучными гребками, а Джоэль, лучший стрелок, сидел, подавшись вперёд. Между колен он держал тяжёлое, ржавое охотничье ружьё.

Хотя наблюдения за жертвой убедили их в том, что в ближайшие часы Рыбоголов на побережье не покажется, обострённое чувство предосторожности заставляло их держаться заросших берегов. Они скользили вдоль зарослей, словно тени, перемещаясь настолько стремительно и бесшумно, что даже чуткие черепахи едва поворачивали свои змеиные головы, когда каноэ проплывало мимо.

И вот, за целый час до роковой минуты, они скользнули в устье рукава и направились к природному укрытию, которое полукровка оставил себе на погибель в непосредственной близости от хижины.

Там, где рукав вливался в глубоководье, его частично перегораживало наполовину выкорчеванное дерево с ещё густой, зелёной кроной, питаемой полуобнажёнными, но пока державшимися за землю корнями, густо увитое цветущей красными цветами текомой и дикой лозой. Ствол дерева облепляли кучи плавника — прошлогодние стебли кукурузы, рваные полоски коры, комья гнилых водорослей и прочий мелкий мусор покачивались на волнах над тихим омутом.

Каноэ проплыло в эти зелёные заросли и прибилось бортом к дереву, скрытое от взгляда со стороны рукава занавесом буйной растительности, как и задумали Бакстеры, когда несколько дней назад, проводя разведку, отметили это потайное место и сразу же включили его в свой план.

Все шло, как по маслу. Никто не появился тем днём на просторах озера, чтобы заметить их перемещение, и вскоре должен был показаться Рыбоголов. Джейк задумчиво следил намётанным глазом

за тем, как солнце нисходит к горизонту.

Тени, тянувшиеся к берегу, постепенно удлинялись и колыхались на водной ряби. Шорохи дня стихали; всё чаще и чаще слышались шорохи надвигающейся ночи.

Зелёные мухи пропали; их место заняли крупные москиты с блестящими серыми лапками.

Сонное озеро с тихим чавканьем обсасывало грязевые берега, как будто находя приятным вкус сырой глины. Чудовищный рак размером с омара выбрался на башенку из засохшей грязи над своей норой и замер там, закованный в броню часовой на посту.

Замелькали туда-сюда над верхушками деревьев козодои. Упитанная ондатра плыла, высоко подняв голову, но спешно метнулась в сторону, завидев змею щитомордника, медленно и вяло петляющую по волнам, такую толстую и раздутую от летнего яда, что походила на огромную безногую ящерицу. Прямо над головою у каждого из поджидающих убийц вился маленький, плотный, похожий на воздушного змея рой мошкары.

Ещё немного погодя из леса за домом с мешком через плечо быстрой походкой вышел Рыбоголов.

На мгновение сумеречный свет осветил его уродства, но затем его поглотило тёмное нутро хижины.

Солнце уже почти село. Лишь красный краешек его выглядывал из-за деревьев у озера, и на землю легли длинные тени. Где-то вдали плавали и резвились большие сомы, и громкие всплески, когда их скользкие тела выбрасывались вверх и снова падали в воду, единым хором доносились до берега.

Но скрытые зелёной листвой братья не обращали внимания ни на что, кроме цели — нервы их были натянуты, как струны, а сердца полнились решимостью. Джоэль аккуратно просунул два ствола ружья сквозь заросли, уперев приклад в плечо и ласково поглаживая пальцами спусковые крючки. Джейк крепко вцепился в стебель дикого винограда и притянул лодку к дереву, чтобы та не колыхалась на волнах.

Ещё чуть-чуть — и всё будет кончено!

Дверь хижины отворилась, и Рыбоголов спустился по узкой дорожке к озеру и устремлявшемуся прочь от берега бревну.

На нём не было ни обуви, ни шляпы, расстёгнутая хлопковая рубашка открывала взгляду жёлтые шею и грудь, джинсовые брюки держались с помощью затянутой на поясе бечёвки.

Хваткие растопыренные пальцы на широких, искривлённых ступнях Рыбоголова цеплялись за гладкий, шаткий, то и дело ныряющий древесный ствол, пока он не дошёл до самого края и не застыл, дыша полной грудью, подняв лицо без подбородка, в позе хозяина и владыки.

И тут его взор зацепился за нечто, что другой бы упустил — круглые дула двустволки и направленный взгляд блестящих глаз Джоэля, целившегося в него из сплетения зелёных ветвей! В тот же миг, буквально за доли секунды, словно ослепительной вспышкой, к Рыбоголову пришло понимание, и, запрокинув голову ещё выше, он раскрыл широкий, бесформенный рот, и над озером разнёсся его жуткий раскатистый крик.

И были в этом крике пронзительный хохот гагары, надтреснутое мычание жабы, лай собаки — в нём сошлись воедино все ночные звуки озера. Но были в нём также и прощание, и протест, и призыв!