Женщина-зима
Шрифт:
— Совсем тебя оставить нельзя, — буркнул он, и она не поняла, всерьез он или шутит. — Вечно с тобой что-нибудь случается…
— Ты с кем-то подрался? — наконец решилась спросить она.
У самого выхода, пройдя вертушку дежурного, Добров остановился и порывисто обнял Полину. Милиционер вежливо отвернулся.
Потом Борис отодвинул ее лицо, посмотрел в глаза. Вздохнул:
— Пойдем. Там полдеревни тебя выручать приехало. Выйди к ним, пока они Белый дом не разгромили…
— Сво-бо-ду!
Стали скандировать, не договариваясь между собой, стихийно.
Администрация оживилась. Начиналось что-то интересное. Панин искренне удивился, как ребенок: он так хорошо говорил, с чего они? Зачем-то оглянулся на здание Белого дома. И вовремя.
Из-за угла ровной цепочкой, в своих серых мундирах и кургузых фуражечках, бежали милиционеры. Они все были вооружены дубинками. Выстраивались вдоль фасада, плечо к плечу. Словно собирались до последнего защищать свой Белый дом.
— Мишкин вернулся, — усмехнулся прокурор. Панина перекосило.
— Кто отдал такое распоряжение?! — зашипел он первому заму в ухо.
Опрелков затрусил к Белому дому, прикрывая обрызганное слюной ухо.
Демонстранты, заметив действия родной милиции, зашумели, задвигались. Встали плотнее.
Молодежь в оранжевых жилетах подняла плакат про ментов. И замахала флажками.
Панин запаниковал. Он не мог уйти, поскольку его отход мог расцениться массами как бегство. Но и стоять пнем был не в состоянии. Больше всего ему хотелось сейчас увидеть начальника РОВД Мишкина и сказать тому пару ласковых.
Можно только догадываться, чем бы все это кончилось, не появись на площади черная «тойота» Доброва. Из нее выскочила Полина и торопливым шагом двинулась к землякам. Громогласные «о-о-о…» и «у-у-у» прокатились по площади. Кто-то врубил магнитофон. Оранжевые затанцевали, размахивая флажками. Члены администрации расступились, давая ей дорогу. Панин бросился было обниматься, но Полина его не заметила или не узнала. Она шла к своим. Хотела что-то сказать, но ей не дали — стали обнимать, словно именинницу, каждый старался что-то сказать, как-то проявить свои чувства. Дарья Капустина заплакала. Полина стала ее утешать. Возле «тойоты» стоял Добров, сзади — двое в черном.
Адвокат тоже вышел из машины, неторопливо приблизился к прокурору. Поздоровались за руку.
— Превышение служебных полномочий, — сказал адвокат немного даже лениво. — Моя клиентка вправе подать встречный иск.
— Да бросьте, — столь же лениво произнес прокурор, — дело-то выеденного яйца не стоит. Мишкин накажет следователя. Зачем эта канитель?
Адвокат пожал плечами, постоял еще немного, наблюдая за действиями на площади.
Подошел вспотевший Опрелков, быстро заговорил что-то на ухо главе. Все поняли, что наряд милиции зама не послушал. Не желали стражи порядка покинуть площадь.
Глава
Прокурор наклонился к Опрелкову и, почти касаясь усами его уха, посоветовал:
— Поставьте им ящик водки, пусть едут себе…
— Кому, милиции?
— Да нет же! Колхозникам…
Так и сделали. Когда подкатил на колхозном автобусе Генка Капустин, Опрелков с замом по экологии, Саповым, подтащили к автобусу ящик водки.
Мужики стали переглядываться, на лицах мелькнуло оживление. Но вперед вышел Крошка и пробасил:
— Нам чужого не надо. Мы не продаемся. Вон им отдайте! — Он кивнул на серую шеренгу возле Белого дома.
Опрелков растерялся. Стал уговаривать, но общаться с народом он не умел. Ну не дано человеку.
Под ироничными взглядами прокурора и адвоката водку пришлось тащить назад.
Полину завидовцы от себя не отпустили.
— Поехали с нами, Сергеич! — закричали Доброву. Тот дал распоряжение отвезти адвоката, а сам вместе с Полиной забрался в автобус.
Когда завидовцы выехали из райцентра, солнце уже ложилось теплым животом на поля. Вечерело…
Когда приехали в Завидово, Полину снова не оставили в покое. Разгоряченный народ жаждал «продолжения банкета». Дарья Капустина позвала всех к себе. Добров надеялся, что Полина откажется, не пойдет, но ее и слушать никто не стал. Генка подкатил автобус к самому своему дому, завидовцы высыпали прямо к Капустиным во двор. Сразу стали собирать стол, кто-то из соседей побежал за выпивкой.
Пользуясь суетой, Добров задержал Полину во дворе:
— Давай уйдем. Я хочу поговорить с тобой.
Полина оглянулась. Дарья Капустина тащила из погреба банку с огурцами. На крыльце стояла Ольга, с интересом за всем наблюдая.
— Я не могу сейчас уйти, — зашептала Полина. — Сам подумай: они из-за меня в район поехали, а я уйду.
— Тоже мне подвиг — в район! — пробурчал Добров. — Я тоже приехал!
— Ты тоже. — Она поправила на нем галстук. — И я очень хочу… поговорить с тобой. Но… давай немножко побудем с ними?
Она говорила так мягко и при этом дотрагивалась до него рукой… Борис вздохнул и согласился.
Когда они вошли в дом, стол уже стоял посередине, Крошка разливал самогон.
— За освобождение нашей подруги Полины! — громко провозгласила Дарья. — За нашу победу!
— Ура!
Посыпались подробности сегодняшней вылазки. Обсуждали Панина. Вспоминали, каким он был в детстве. Все смеялись, перебивали друг друга. В общем, было весело. Всем, кроме Доброва. Больше всего ему хотелось поскорее остаться с Полиной наедине. Он сбоку посматривал на нее и силился угадать, о чем она думает. Казалось, ей и дела нет до него. Она внимательно слушала рассказы односельчан, задавала вопросы, смеялась.