Женщина. Ее физическая и духовная природа и культурная роль
Шрифт:
Так, в одном американском журнале мы читаем про одну телефонистку, которой из-за многих миль от места ее службы дали знать, чтобы она спасалась, так как идет страшный циклон. Девушке приходит в голову, что прежде, чем искать спасения для себя, она должна предупредить об опасности всех абонентов, которым раньше нее угрожает гибель, и она начинает предупреждать их. Циклон налетел, закрутил станцию, и телефонистка, несмотря на опасность, которая угрожала ей самой, спасавшая других, сама погибла от наводнения. Точно так же спасшиеся от крушения судна Орегон рассказывали, что женщины выказали гораздо более хладнокровия и самопожертвования, нежели мужчины. Нам известны многие эпизоды из пожара «Благотворительного Базара» в Париже: мужчины, как одичалые, бросались к выходам, отталкивая тех, которые достигли их раньше. Главной заботой женщин было, между тем, спасение друзей и родных. Герцогиня д’Алансон, устроительница базара, на предложение бежать отвечала: «Не раньше, чем будут спасены мои гости» — и погибла в пламени. В минуту опасности или нужды у женщин внезапно являются необходимое мужество и замечательное присутствие духа, но не для собственного спасения, а для спасения своих близких. В этих случаях требуется героизм минуты. Но мы знаем, что женщина, даже самая простая, способна на героизм в течение многих и многих лет. Приведем пример, который был у всех, так сказать, на глазах. Это — пример Люси Дрейфус. Капитан Дрейфус — живой пример мужества, непоколебимой жизни, силы воли и сопротивления страданию. Тот, кто прочтет его историю, написанную Рейнахом, должен
И вот, перебирая в своем уме живущих вокруг меня мужчин, я вижу весьма немногих, которые, поставленные в условия Дрейфуса, с таким мужеством вынесли бы то, что вынес он, тогда как нахожу массу женщин, которые способны были бы выказать такую же твердость души и такое же самообладание, как Люси Дрейфус; но я уверена, что ни она сама, ни ее близкие и друзья не считали бы ее способной к такому проявлению силы воли, если бы судьба не дала ей случая сделать это. Вот тот скрытый героизм, которого никто не подозревает и на который в глубине своей души способна каждая женщина.
Мужчины, не только физически, но и морально сильные, встречаются гораздо реже, чем это думают. А между тем женщина держит свою моральную силу, так сказать, под спудом, пока жизнь ее протекает спокойно, счастливо и нормально. Но стоит только внезапно случиться какому-нибудь несчастью или налетит невзгода, нужда, или болезнь постигнет семью, в ней, словно по волшебству, является необходимая энергия, чтобы переносить бедствие и помогать близким. В ней просыпается множество бессознательных и чудно организованных сил, которые неустанно работают для того, чтобы изменить, устранить причины страдания и облегчить его. И не то, чтобы одна женщина могла это сделать, а другая нет: все они, самые посредственные и ограниченные, в каждую минуту своей жизни без приготовления и даже без экзальтации готовы жертвовать собой, поддерживаемые внутренним огнем, зажигающимся при соприкосновении с несчастьем или опасностью и горящим все время, пока это несчастье или эта опасность продолжаются. Процесс Дрейфуса наделал много шума, а потому мы и знаем об удивительной силе духа Люси Дрейфус, но из обыденной, скромной жизни людей трудно приводить такие примеры — о них знают немногие. Поэтому-то за женщиной обыкновенно и не признается это качество, которым она обладает в высокой степени и которое она всегда готова выказать; ее нравственная сила, ее великодушие, ее мужество — все это выказывается в тесном кругу домашней жизни, в действиях, хотя и вполне достойных названия героических, но невидных и почерпающих свое величие именно в своей скромности и простоте. Женщины, приносящие эти жертвы, и сами воображают по непосредственности своей натуры, что исполняют самые заурядные обязанности, да и окружающие их лица думают так же и не придают им значения. Множество примеров приходит мне на ум, да и каждому они могут встретиться в жизни.
Люси Дрейфус была убеждена в невинности своего мужа и любила его; но я расскажу сейчас более поразительный случай. Г-жа X. восемнадцати лет вышла замуж за очень богатого банкира, но циника, развратника, который унижал ее и поступал с нею так грубо, что она, после десяти лет брачной жизни, хотела развестись с ним; вдруг разразился банковый крах. Муж был арестован за злостное банкротство и приговорен к 8-летнему заключению в тюрьме. И вот женщина, которая оказалась разоренной и обесчещенной им, женщина, которая давно уже не любила его, увидев его несчастным, павшим, всеми презираемым, забывает причины своей ненависти к нему и оказывается единственным верным ему человеком в несчастии. В продолжение двух лет она сама каждый день ходила в тюрьму и носила ему в корзинке кушанье, которое приготовляла своими руками, и терпеливо ждала своей очереди среди грубых сторожей и отвратительных женщин. Когда мужа ее, отсидевшего свое время в предварительном заключении, перевели в отдаленную тюрьму, она, чтобы доставлять ему книги и удобства, не задумалась еще более ограничить скудные средства, оставшиеся ей после катастрофы. Как и Люси Дрейфус, она никогда не говорила своим детям о причинах, приведших отца их в тюрьму, а всегда называла это несчастьем, злым роком. Когда же он вышел из заключения, она стала жить с ним, не любя его, из чувства долга.
Вот еще случай. Эту женщину я знала очень близко, — теперь она умерла. Она была одной из тех, которые в обыденной жизни считаются людьми тяжелыми, с которыми трудно ладить; до тех пор, пока она жила в благоприятных условиях, казалось, что ей нравится выказывать свой тиранический нрав: она ревновала мужа /женившегося на ней из-за денег/, была строга и требовательна к детям, желая видеть их гениями, экономна до скупости, придирчива к слугам, спесива с людьми своего круга и с презрением относилась к тем, которые стояли ниже ее. И вот на нее вдруг обрушилось экономическое бедствие, семья потеряла все до копейки и очутилась без всяких средств к существованию. Но это несчастье не только не испортило ее характера, но, наоборот, произвело в ней удивительную перемену. Она освежила в своей памяти все, чему училась, в 40 лет явилась на конкурс учительниц, выдержала его и на 1500 франков жалования ухитрялась содержать мужа и детей. Никогда никто не считал ее способной на такое самоотвержение, благодаря которому изменился и весь характер ее. Из придирчивой ворчуньи она сделалась веселой и добродушной. Не было труда, которого она не переносила бы ради детей. /Заметим при этом одну особенность: она очень дорожила замечательной красотой своих рук, — а теперь она в своем бедном хозяйстве непременно сама хотела чистить посуду, чтобы дочь ее не испортила себе рук!/ Она работала с утра до вечера, никогда не хвастая этим и не выставляя себя жертвой. Она вела такую жизнь 15 лет, до самой смерти. Муж, застигнутый тем же бедствием и очутившийся в тех же условиях, не сделал ни малейшего усилия, чтобы подняться: проклинал
В данном случае примеры эти относятся к женщинам зрелого возраста, имевших детей, а для детей каждая мать способна на всякие жертвы. Но мне известны и другие примеры, показывающие, что в каждом возрасте, а не только под влиянием материнской любви, женщина способна на самопожертвование. Я знала одну шестнадцатилетнюю девушку /возраст, когда еще носят короткие юбки и думают только о забавах и школьных уроках/, когда с матерью ее сделался паралич. Девочка сделалась хозяйкой дома и сиделкой. Последняя обязанность была особенно трудной и печальной. Мать, вполне сохранив умственные способности, была раздражена своим немощным состоянием и стала очень нетерпеливой. Девушка день и ночь находилась при ней, ухаживала за ней, кормила, одевала, сносила безропотно ее капризы, слушала ее жалобы и стоны. Эта жизнь продолжалась три года, и ни разу за все это время девушка не изменила своему долгу. Мать умерла. У младшей сестры, которую за это время она привыкла считать своим ребенком и любить ее как мать, открывается туберкулез. Снова уход за больной, еще более трудный: день за днем в течение целого года она видела, как прогрессировала болезнь, и, не имея возможности помочь сестре, должна была казаться веселой и спокойной, чтобы не тревожить больную. Она выдержала роль до конца; но когда умерла сестра, она потеряла треть своего веса. Она так долго и так стойко воздерживалась от слез, что не умела более плакать. Видя, до какого состояния она довела себя, нельзя было представить себе, что эта девушка могла иметь столько силы воли и самообладания. Впоследствии жизнь ее вошла в нормальную колею, она вышла замуж, снова вступила в колею обыденной жизни и сделалась элегантной, грациозной светской дамой, и никому не могло бы прийти в голову, что в этой женщине, которая с увлечением говорит о нарядах и театрах, таится такой запас героизма. Прошла необходимость, угас и героизм. Но нет сомнения, что если бы обстоятельства сложились иначе, она осталась бы прикованной к своим больным на всю свою жизнь.
Мне рассказывали об одной англичанке, которая живет в Бордигере. С 14-летнего возраста она посвятила себя сестре, страдавшей страшным ревматизмом, и ухаживала за ней 35 лет. Когда сестра умерла, она с удивлением увидела себя одинокой и старой. В жизни ее, протекшей у постели больной, не было ни одного эпизода: не было ни любви, ни жалоб на жизнь, — она просто ни разу не подумала о себе, не искала других целей деятельности.
Другая дама, которую я знала лично, молодая, изящная, несколько лет вела блестящую салонную жизнь, которую давало ей положение и богатство мужа, выдающегося дипломата. Муж ее заболел таким ужасным ревматизмом, который не позволял ему даже владеть пальцами, чтобы переворачивать листы книги. Его отправили в деревню, и жена, которой было тогда 25 лет, сделалась его сиделкой. Такой уход требовал не только нравственной, но и физической силы. Больной стеснялся своего состояния перед посторонними и не терпел никого другого около себя. И такое положение длилось 18 лет. В последние два года болезнь ухудшилась, и она не выходила более из дома. Когда же она вышла, наконец, за гробом мужа, улицы показались ей странными. Она виделась за эти два года со своей дочерью, жившей в том же доме, лишь по полчаса в день; многие месяцы она спала, не раздеваясь, чтобы быть готовой вскочить при малейшей тревоге на помощь к своему больному. Но подобные женщины совершенно не сознают, что они совершают подвиг самопожертвования и великодушия. Когда я хотела выразить ей мое глубокое удивление перед ней, она посмотрела на меня с изумлением: «Нет, нет, — сказала она, — вы ошибаетесь, как ошибаются все те, которые считают, что я должна была сделать большое усилие, чтобы исполнить этот долг. Мне было все это легко и приятно, и я ни разу не почувствовала, что делаю усилие; никогда я не чувствовала себя усталой или скучающей, пока он был тут, и я могла помогать ему и видела его благодарный взгляд и знала, что у него, кроме меня, никого нет. Прежде я была слабого здоровья, но с тех пор, как начала ухаживать за ним, я ни разу не подумала о том, что могу заболеть. Восемнадцать лет — да, но я не знаю, что это время представляет собой для других, — я не нашла его долгим: каждый день и каждая минута приносили с собой труд и необходимость. Я была его рукой, его глазами, думала только о том, чтобы облегчить его страдание — больше ни о чем. Я была — если можно так сказать — даже счастлива. Жизнь моя имела определенную цель: продлить его жизнь, — а когда он умер, я была рада за него, что кончились его ужасные страдания и что он успокоился. Но что касается меня, то я потеряла цель жизни; я совсем отвыкла от людей и не умею принимать участие в их жизни.
Это — одна из самых характерных черт нравственной силы женщины: в своем самопожертвовании она находит цель жизни; она обладает способностью всецело отдаваться своему долгу, отказываясь от всяких внешних впечатлений; ее красота, увядающая молодость, радость жизни, отзвуки которой долетают и до нее, любовь, удовольствия — все это перестает существовать для нее, изглаживается из ее памяти. Ей не нужно делать усилий, бороться с собой, потому что она не знает соблазнов и сожалений. Все это — правда; но я все-таки нахожу чудесным такое прирожденное органическое устройство женщины, состоящее из всех элементов, укрепляющих нравственную силу и исходящих из нее, эту способность — которой обладают не одна или несколько, а все женщины — жертвовать собой — и не на одну минуту, а на всю жизнь. Я нахожу также специально женской чертой — жертвовать собой для одной личности. Мужчина — я говорю об обыкновенном человеке, не о святом /как я все время имею в виду средних, обыкновенных женщин/ — как бы он ни был альтруистичен и великодушен, не может, не умеет жертвовать всей своей жизнью и всей своей деятельностью для одного лица. И не потому, чтобы он был не способен к самопожертвованию; но мужчина по преимуществу — социальное существо, и на самопожертвование его привлекает к себе скорее какое-нибудь дело, чем лицо.
Я знаю два примера средних мужчин, которым, по особенно сложившимся обстоятельствам, пришлось принести жертву, подобную той, какую приносят женщины с полной готовностью и не думая, что они совершают подвиг.
В первом из этих случаев мальчик из богатой семьи ослеп, и родители усыновили и воспитали сына садовника одних лет с их сыном, чтобы дать слепому ребенку товарища занятий и игр. Оба мальчика учились вместе, у них были одни и те же учителя, они вместе гуляли, вместе путешествовали, жили неразлучно с десятилетнего возраста. Слепой, замечательно умный и способный мальчик, помогал сыну крестьянина в ученье. Выдержав экзамен на кандидата прав, они оба открыли сообща адвокатский кабинет; но через два года облагодетельствованный юноша, хотя и не был злым человеком, объявил своему слепому товарищу, что не может более оставаться с ним, что он благодарен за благодеяния, но не может более продолжать эту тяжелую зависимую жизнь. Он покинул слепого товарища и открыл свой кабинет. Привожу другой пример. У одного господина была больная дочь: мать умерла при рождении ее. Отец был богат, чрезвычайно добр и очень любил свою дочь. Но ему даже ни на минуту не пришла в голову мысль посвятить свою жизнь ей одной. Он снабдил ее няньками, боннами, гувернантками, давал ей все, что только могут давать деньги, исполнял все ее прихоти, но никогда и не подумал о том, чтобы пожертвовать для нее частичкой своей личной жизни.
Кто-то с большой проницательностью заметил, что многие девушки согласились бы выйти замуж за слепого и что очень редко можно встретить обратное, т. е. чтобы здорового молодого человека любовь или жалость могли побудить жениться на слепой и ухаживать за нею.
Приведенные мною примеры характерны для определения элементов нравственной силы, столь различных у мужчины и у женщины. Женщина может всецело пожертвовать собою одному лицу: она черпает свою нравственную силу из своего сердца, и никакие изменения в ее жизни и привычках не пугают ее. У мужчины есть та же способность самопожертвования, но направляет он ее иначе: он может пожертвовать собой ради идеи, ради дела, но в редких случаях ради одного лица.