Женщина. Ее физическая и духовная природа и культурная роль

Ломброзо Паола

Писательница Гемфри Уорд в своем романе «Роберт Эльсмер» трактует религиозный вопрос с неменьшей глубиной ума и чувства, чем Фогаццаро в своем «Piccolo Mondo Antico», одном из лучших его романов на религиозную тему, отличающемся естественностью и непосредственностью чувства, тогда как его «Святой» вымучен, искусственен и, по-видимому, вылился более из головы, нежели из сердца автора. Эти дарования, обнаруживаемые женщиной в области романа, тем более замечательны, что женщина не имеет литературных традиций и принуждена была опираться больше на собственные силы, чем на литературные источники, долгое время остававшиеся закрытыми для нее. Конечно, «Дебри» Эптона Синклера есть одно из самых сильных произведений литературы нашего времени, оно поражает своим реализмом и проникнуто трепетом благородного негодования; но и «Хижина дяди Тома» не уступает «Дебрям» в грандиозности плана и этическом значении. Роман этот имел не меньшее влияние в борьбе с рабством, нежели роман Синклера в борьбе с ненавистными «трестами». Как удивительно, на расстоянии целых восьмидесяти лет, это сходство борьбы пером против несправедливости и злоупотребления! Поистине изумительны были результаты, получившиеся в том и в другом случае, и если выстрел попал так верно в цель, то это значит, что стрелки, несмотря на различие пола,

обладали одинаково твердой рукой и метким прицелом.

Другой социальный роман женщины «Долой оружие!» Берты фон Зутнер, может выдержать сравнение с одним из замечательнейших и талантливейших романов Толстого «Война и Мир». Удивительная аналогия замечается между обоими романами в той широкой картине жизни двух поколений, изображающей целую эпоху со всеми ее историческими и социальными явлениями. Лица, которых мы вначале видим детьми, растут на наших глазах, переживая факты и события, налагающие на них свой отпечаток в продолжение их развития от отрочества до зрелого возраста. Следовательно, такая попытка представить в романе яркую, живую и сложную историю поколения, изобразить эволюцию общества и в то же время эволюцию отдельных лиц одной и той же эпохи сделана не одним только пером мужчины, но и вполне успешно пером женщины.

При сравнении мужчины и женщины в других разнообразных видах романов примеры успешного выступления женщины неисчислимы. Многие романы Жорж Санд, как например «Консуэло» и «Мопра» вполне могут сравниться с лучшими романами Дюма: то же богатство красок, то же полное слияние автора с сюжетом, дающее последнему реальность и жизнь, хотя он всецело есть плод фантазии автора; то же обилие непредвиденного, удивительного, того, что приковывает интерес читателя. — В другом жанре рассказа, в котором особенно отличается Лаведан, рисующий маленькие, остроумные интересные сценки из светской жизни, эскизы характеров, беглые черты впечатления, — писательницы Жип и Марни дают свою индивидуальную ноту и пишут не менее легко, остроумно и тонко, чем Лаведан.

Такое богатство женской беллетристики, удивляющей нас своим быстрым и сложным развитием, есть лишь проявление одного остававшегося в продолжение долгого времени скрытым качества женщины. Еще ранее, чем мода и благоприятные условия позволили ей заняться писательством, женщина уже научилась этому искусству в своих мечтах, в думах, в собственной жизни. Когда она, согласно обычаю старинных времен, сидела за высокими решетчатыми окнами дома, за ткацким станком или пяльцами, как послушная рабыня мужчины, удаленная от всякого участия в общественной жизни, одного только ничто не могло лишить ее: мысли, которая свободно улетала вдаль. Ей не нужны были ни книги, ни ученье, чтобы обвивать гирляндами иллюзии грубую действительность и проникать мечтою в царство любви, в область приключений и сострадания. Мужчина никогда не приглашал ее взойти в высшую сферу отвлеченной мысли, познакомиться с идеями великих философов. Но зато она, в силу своей душевной чуткости и своей наблюдательности, приобрела своеобразную остроту ума и инстинктивное чутье жизненной правды, помогающее ей выбирать из эпизодов жизни существенные элементы романа.

Женщина новеллистка

Роман бывает, однако, иногда слишком долгой экскурсией для силы женщины. Мужчине, конечно, легче преодолевать затруднения долгого пути; женщина же гораздо лучше подготовлена к тому, чтобы в маленькой поездке находить живописные мотивы там, где мужчина видит только банальный и малозначительный пейзаж. Поэтому в новелле женщины, еще более, чем в романе, находят поле деятельности, на котором мужчинам трудно состязаться с ними. Благодаря малым размерам, требующим меньшей затраты сил, благодаря материалу, который она дает, новелла удивительно хорошо приспособлена к тенденциям, силам, характеру и умственному развитию женщины. Можно сказать, что новелла есть литературная форма, дающая женщине возможность проявить естественную грацию и наблюдательность. Женщины любопытны, ласковы, жалостливы ко всему окружающему, проникаются глубоким интересом ко всему, что видят и слышат, они одарены удивительной чуткостью, которая делает их способными передавать, изображать факты и чувства, подобные тем, которые они испытали сами. Новелла — вещь небольшая, а женщина по природе стремится творить в малом масштабе (что, впрочем, не исключает ни силы, ни художественности выполнения), тогда как мужчина стремится естественным образом творить в больших размерах, массивно и мощно. Так, например, мужчина лучше умеет гармонично расположить растения сада, провести дорожки, рассадить группы деревьев, нежели поставить со вкусом в вазу букет цветов; тогда как женщина почти инстинктивно умеет сделать это в совершенстве и с величайшим вкусом.

Мужчины не любят писать мелочей. Тургенев, может быть, единственный из новеллистов, стоящий много выше своих литературных братьев. Почти все известные мне литераторы, как Стендаль, Бальзак, Золя, Доде, предпочитали роман, т. е. более широкую, более синтетическую форму рассказа. Конечно, все эти писатели были слишком большие художники, чтобы и новеллы их не имели выдающихся достоинств; но новеллы эти можно сравнить с теми легкими и приятными напитками, которые получаются от крепких и сильно консистентных вин.

Один только Тургенев был великим новеллистом, — как и величайшим романистом из всех, которых я знаю. Но многие женщины, как Эллиот, Лефлер, Гладес написали новеллы, которые смело могут стать рядом с повестями Тургенева. Эти новеллы — сжатая, сконденсированная до нескольких страниц форма романа, страниц, на которых с удивительной ясностью, силой и оригинальностью рассказывается и передается множество маленьких драм, тайну которых может знать одна только женщина, и одна лишь она может схватить, передать их тонкие, едва заметные черты. Особенно вне любовных сюжетов, — составляющих главным образом основу мужских новелл, — эти женские новеллы могут поистине служить ценными психологическими документами. Одна только женщина может передать все те тонкие и скрытые в глубине души оттенки чувства, которые ускользают от внимания мужчины, несмотря на всю его наблюдательность, потому что они лежат вне круга его интересов. Только женщина сумеет научить вас искусству работать иголкой и только мужчина может передать вам искусство владеть шпагой, точно так же существует категория чувств и эпизодов жизни, которые может разъяснить только женщина и наоборот, чувства и эпизоды другого порядка, в которых разобраться способен только мужчина.

Я не могу лучше выяснить мою мысль, как приведя следующие примеры: прочтите из новелл Марии Гладес ту, которая называется «Мать». — Такие новеллы может писать только женщина. — Единственная

дочь одной матери выходит замуж за молодого вдовца-учителя. Молодые отправились в свадебное путешествие, но должны приехать через два дня. Мать приехала убрать их жилище прежде чем они вернутся. Зять не захотел выехать из прежней квартиры, в которой жил с первой женой. Мать, входя в дом, испытывает чувство ревности, какого-то смутного недоброжелательства к той незнакомой женщине, которая в течение нескольких лет наполняла собою сердце, принадлежащее только ее дочери. По ее настоянию спальня была отделана заново и из нее вынесена была вся прежняя меблировка, которая отныне должна наполнить комнату для приезжих. А пока все эти вещи: постель, платяной шкаф, комод и стол — составлены кое-как в одну комнату. Мать новой жены открывает ящики и сундуки и перебирает вещи, некогда принадлежавшие умершей: в шкафу находит она ее скромный гардероб, в ящике письменного стола портреты, изображающие ее здоровой и веселой, фотографии друзей, письма, связанные в пакетики, письма жениха с теми же объяснениями в любви, которые он писал к ее дочери, записки мужа, написанные второпях, чтобы предупредить ее, что он не придет к завтраку или назначает ей час, когда она может зайти за ним в школу, чтобы вместе отправиться на прогулку… В сердце старой женщины закрадывается какое-то безотчетное чувство жалости к этой молодой женщине, так скоро покинувшей жизнь и так быстро исчезнувшей из любившего ее сердца. И вот ей попадается на глаза записная книжка ее расходов, расходов очень скромных, так как молодые супруги были небогаты, гораздо беднее, чем теперь: серое шерстяное платье, маленькие ширмы, бювар для письма, и только одна нотка прерывает однообразие этих цифр и записи бедных, простых вещей — цветы: фиалки и розы, цветы, цветы — вот единственная роскошь, которую позволяла себе молодая женщина. Как она, должно быть, любила цветы! И старая женщина задумчиво и почти с благоговением и любовью, словно священные реликвии, укладывает опять на место вещи умершей: складывает скромные платья в сундук, связывает и прячет подальше письма и портреты. На следующий день садовник загородного дома привез ей громадную корзину цветов, чтобы украсить жилище молодых к их приезду. В чисто и аккуратно убранных комнатах мать расставляет цветы, где только возможно; на письменный столик дочери белые розы, гвоздики, жасмины от хорошо знакомых ей кустов; — в спальной комнате перед зеркальным шкафом, на туалете, на комоде ставит розовые шпажники с длинными стеблями; стол с холодной закуской, накрытый собственными ее руками, утопает в мире ярких веселых цветов: торжествующе-яркие герани и гвоздики. Цветы на камине, на чайном столике, везде, где только можно поместить их; все вазы и чаши наполнены цветами, и мать с радостью думает, как довольна будет дочка, найдя в новом доме этот привет из сада, где она расла и сама расцвела, как цветок. И все еще остается огромный пук цветов. «Куда это девать?» — спрашивает горничная. Но старая барыня уже знает, что сделать. Прежде, чем приедут ее дети, она уедет — они одни должны вступить в свой дом, должны почувствовать нежную заботу матери, которая все убрала здесь, как бы благословляя их на новую жизнь, но не должны стесняться ее присутствия… Она укладывает свой чемоданчик и, захватив оставшийся пук цветов, приказывает позвать извозчика. Привратница кричит кучеру: «На станцию». Но старая барыня, отъехав немного, говорит ему: «На кладбище». И на могилу бедной умершей мать новой жены несет цветы, которые покойница так любила при жизни.

Вот тот жанр новеллы, который, мне думается, вряд ли доступен мужчине, ибо одна только женская душа способна передать эти нежные переживания, полные доброты и вдумчивости, нежности и сострадания, свойственные только женщине. Как тонко передана таинственная враждебность, испытываемая старушкой, при входе в дом, против молодой женщины, которая в течение нескольких лет занимала место ее дочери: вы так ясно чувствуете желание, чтобы у зятя не было никакого прошлого! Она мечтала для своей дочери о совершенно новой, блестящей новизною обстановке, с новой с иголочки мебелью и светлыми обоями. Но природная доброта, приспособляемость ко всем случаям жизни и жизненный опыт заставляют ее мириться с обстоятельствами: она старается находить красивой старую квартиру и убрать ее как можно параднее, чтобы доставить дочери приятное впечатление. И совершенно самостоятельно, без влияния какого-либо внешнего факта, из глубины ее сострадательного материнского сердца рождается ее искренняя жалость к бедной умершей и уже забытой. В сострадании ее чувствуется также как будто суеверный страх. Призывая все благословения неба на голову своей дочери, она вместе с тем не может не жалеть умершую, не может не упрекнуть неумолимую судьбу за то, что она уже изгнала образ умершей из воспоминания того, кто любил ее. Чудная книга Марии Гладес содержит еще несколько новелл, представляющих собой, но форме и по содержанию — образцы чисто женского литературного искусства.

Гладес, швейцарская уроженка, никогда не была знакома (по крайней мере, судя по сведениям, которые дает о ней ее учитель и друг Род) с шведскою писательницею Лефлер-Кайянелло, писавшею за двадцать лет до нее повести, совершенно тождественные по своему чувству, удивительно тонкой женственности. Их можно бы было принять за сестер. Несмотря на расстояние, на различие рас, они обе писали под импульсом одинаково горящего сердца, полного прелестных и оригинальных, чисто женских эмоций.

Прочтите книжку Шарлотты Лефлер: «Густав получил пасторат». — Это всего тридцать страниц; но они так полны реализма, что врезываются в память, как события и лица, виденные нашими собственными глазами. Это история опустившейся буржуазной семьи: старая, восьмидесятилетняя мать, живущая с тремя дочерьми на общий заработок. Старшей из дочерей уже 60 лет, а младшая приближается к сорока годам, но мать все еще обращается с ним, как с девочками. Старшая, немного хромая, белошвейка неизменно сидит за своей работой в углублении окна — она сознательнее других относится к жизни и хотя никогда не могла мечтать о чем-либо определенном, тем не менее все еще надеется на лучшие времена, когда девушке можно будет жить независимой в жизни полной свободы и любви. Вторая сестра, вышивальщица — сплетница, любопытная и болтушка: настоящий тип старой девы: жалуется на то, что мать не постаралась выдать ее замуж и говорит ей это в лицо. Ведь другие матери интригуют, хитрят, сохраняют отношения, делают знакомства, чтобы пристроить своих дочерей. Младшая еще не потеряла надежду, несмотря на свои сорок лет, и к ней относятся, как к малютке. Она очень занята своей особой и когда выходит из дома (в редких случаях, потому что девочкам не прилично бегать одним по улицам), то это целое событие. Она рисует этикетки на коробки, виньетки для альманахов и картинки на веера, а потому считает себя художницей, одержима манией порядка и имеет претензии на изящество.