Женщины Цезаря
Шрифт:
— Ну что ж, могу понять, что такой человек, как Цицерон, приходит в ужас от нашего Клодия. Клодий — это стихия. Не совсем сумасшедший, но и не вполне в уме. Однако Геренний неправильно использовал Плебейское собрание. Патриций может стать плебеем только в результате усыновления.
Миниций вошел, чтобы убрать со стола, и разговор прервался. Цезарь был рад этому. Пора переходить к делу.
— Сенат все еще обсуждает сборы азиатских налогов? — спросил он.
— И конца этому не видно. Из-за Катона. Но как только Целер прекратит регистрацию кандидатов, я пошлю моего плебейского трибуна Флавия к плебеям с моим законопроектом о земле, выхолощенным
— Умно! — оценил Цезарь. — Это значит, доход государства от Италии снизится до двух статей — пятипроцентный налог на освобождение рабов и рента с общественных земель.
— Я хорошо выгляжу на этом фоне, не правда ли? Кончится тем, что казна не увидит ни одного лишнего сестерция от моей работы — с потерей портовых доходов и потерей ager publicus, когда их передадут моим ветеранам. Да еще затраты на покупку дополнительной земли.
— Ты знаешь, Магн, — сказал Цезарь недовольно, — я всегда надеюсь на то, что придет день, когда все эти умные люди начнут думать о своей родине больше, чем о наказании своих врагов. Каждый их политический шаг нацелен на то, чтобы кого-то ущемить и покарать, или на то, чтобы защитить привилегии очень немногих. Почти ничего не делается ими ради Рима или его владений. Ты очень постарался, чтобы увеличить владения Рима и набить его общественный кошелек. В то время как они очень постарались поставить тебя на место — за счет бедного Рима. В письме ты говорил, что я тебе нужен. И вот я здесь к твоим услугам.
— Миниций! — рявкнул Помпей.
— Да, Гней Помпей? — с готовностью откликнулся хозяин гостиницы.
— Принеси нам письменные принадлежности.
— Однако, — заметил Цезарь, закончив писать короткое письмо, — думаю, будет лучше, если мою петицию с просьбой зарегистрировать мою кандидатуру на консула in absentia огласит Марк Красc. Я передам ему это письмо с посыльным.
— А почему я не могу огласить твою петицию? — спросил Помпей, которому не понравилось, что Цезарь предпочел Красса.
— Потому что я не хочу, чтобы boni поняли, что мы с тобой пришли к какому-то соглашению, — терпеливо объяснил Цезарь. — Ты уже их удивил тем, что бросился вон из Палаты, объявив, что отправляешься на Марсово поле — увидеться со мной. Не надо недооценивать их, Магн, пожалуйста. Они умеют отличить редиску от рубина. Связь между тобою и мной должна сохраниться в секрете на некоторое время.
— Да, я понял, — сказал Помпей, немного успокоившись. — Я только не хочу, чтобы ты уделял внимания Крассу больше, чем мне. Я не против того, чтобы ты помог ему с законами о сборщиках налогов и взятках, направленными против всадников. Но сейчас намного важнее получить землю для моих солдат и ратифицировать мои поселения на Востоке.
— Согласен, — спокойно ответил Цезарь. — Отправь Флавия к плебеям, Магн. Это способ втереть очки некоторым.
В этот момент прибыли Бальб и Бургунд.
— Я ухожу, — объявил Помпей.
Цезарь проводил Великого Человека до выхода из гостиницы.
— Веди себя тихо. Пусть все думают, что ты борешься сам, без чьей-либо помощи.
— Крассу не понравится, что ты послал за мной.
— Может быть, он и не узнает. Он был в Палате?
— Нет, — усмехнулся Помпей. — Он говорит, что это слишком вредно для его здоровья. Когда он слушает Катона, у него начинает болеть голова.
Когда Сенат собрался через час после рассвета в четвертый день июня, Марк Красc попросил слова. Луций Афраний милостиво позволил ему выступить и принял петицию Цезаря с просьбой разрешить ему зарегистрироваться in absentia.
— Это очень разумная просьба, — сказал Красc в конце довольно искусной речи, — которую Палата должна удовлетворить. Все вы хорошо знаете, что нет ни малейшего намека на недостойное поведение Гая Цезаря в его провинции. А именно недостойное поведение послужило причиной закона нашего консуляра Марка Цицерона о запрещении баллотироваться in absentia. Цезарь — человек, который все делал правильно, включая решение досадной проблемы, от которой Дальняя Испания страдала много лет. Гай Цезарь внес лучший и справедливейший закон о взыскании долга, и ни один человек, ни должник, ни кредитор, на это не жаловался.
— Конечно, это тебя не удивляет, Марк Красc, — нарочито медленно проговорил Бибул. — Если кто-то и знает, как иметь дело с долгами, так это Гай Цезарь. Вероятно, он и в Испании назанимал денег.
— В таком случае тебе лучше бы обратиться за информацией прямо к нему, Марк Бибул, — отозвался Красc, как всегда, невозмутимо. — Если тебе удастся стать консулом, ты будешь по уши в долгах, чтобы подкупить выборщиков. — Он кашлянул, ожидая ответа, но, не услышав, продолжил: — Повторяю, это очень разумная просьба, которую Палата должна удовлетворить.
Афраний последовательно давал слово другим консулярам, которые все согласились с Крассом. Несколько действующих преторов хотели что-то добавить, но поднялся Метелл Непот.
— Почему Палата должна оказывать любое содействие этому общеизвестному гомосексуалисту? Разве вы забыли, как наш великолепный Гай Цезарь потерял свою невинность? Во дворце царя Никомеда, лежа на животе с царским пенисом в заднице! Делайте что хотите, почтенные отцы, но если вы согласны предоставить такому гомосексуалисту, как Гай Цезарь, привилегию стать консулом, да еще так, чтобы он не показывал в Риме своего красивого личика, то меня увольте от подобных решений! Я не делаю особых одолжений человеку с хорошо разработанным анусом!
Настала мертвая тишина. Казалось, никто не дышал.
— Возьми свои слова обратно, Квинт Непот! — резко приказал ему Афраний.
— Засунь их себе в задницу, сын Авла! — крикнул Непот, выходя из курии Гостилия.
— Писари, вычеркните все, что говорил Квинт Непот, — приказал Афраний, покраснев. — Я заметил, что манеры членов Сената Рима заметно деградировали за годы моего пребывания в этом органе правления, раньше считавшемся достойным уважения. Я запрещаю Квинту Непоту посещать собрания Сената в те месяцы, когда у меня будут фасции. Кто еще хочет высказаться?