Женщины Цезаря
Шрифт:
Неудивительно, что, войдя этим утром в курию Гостилия в своих тогах цензоров, Лентул Клодиан и Попликола по суровым лицам присутствующих поняли: сегодня им не следует говорить в пользу Помпея Великого. Такого же мнения придерживался и Курион, еще один наемник Помпея. Что касается Афрания и старого Петрейи, их ораторские способности были настолько ограниченны, что им было приказано даже не пытаться заговорить. Красc и вовсе отсутствовал.
— Разве Помпей не собирается в Рим? — спросил Цезарь у Габиния, когда понял, что самого Помпея тоже нет.
— Он на пути сюда, — ответил Габиний. — Но не появится, пока его имя не назовет плебс. Ты же знаешь, как он ненавидит Сенат.
После того как авгуры истолковали знаки, а Метелл Пий, великий понтифик, прочитал надлежащие молитвы, собрание открыл консул Пизон, у которого были фасции на февраль.
— Я
Он поднялся. Типичный Кальпурний Пизон — высокий, очень смуглый, с густыми бровями.
— Этот самый плебейский трибун, Авл Габиний из Пицена, — он четким жестом указал на затылок Габиния, сидящего ниже его, в дальнем левом конце скамьи для трибунов, — вчера, не известив предварительно Сенат, созвал Плебейское собрание и поведал его членам, — или тем немногим, кто присутствовал, — как отделаться от пиратов. Не посоветовавшись ни с нами, ни с кем-либо другим! Он заявил, что надлежит предоставить одному-единственному человеку неограниченный империй, все деньги и всю военную силу! Он предложил это, не называя никаких имен, но кто из нас может сомневаться, что в голове этого пиценца застряло только одно имя? Этот Авл Габиний и его земляк из Пицена, плебейский трибун Гай Корнелий — не из знаменитой семьи Корнелиев — с тех пор, как вступили в должность, уже доставили нам, истинным наследникам великого Рим, более чем достаточно неприятностей. Я, например, был вынужден выдвинуть законопроект о взятках на курульных выборах. Я, например, был хитро лишен моего коллеги-консула. Я, например, был обвинен в бесчисленных преступлениях, и в частности в подкупе электората на выборах. Все вы, присутствующие здесь, сознаете серьезность нового предложенного нам lex Gabinia. Вы также знаете, как сильно он нарушает каждый аспект mos maiorum. Но в мои обязанности не входит открывать дебаты, я только должен направлять их. По той причине, что кому-либо из вновь выбранных магистратов слишком рано еще присутствовать здесь, я обращаюсь к преторам нынешнего года и прошу назначить спикера.
Поскольку порядок дебатов уже был разработан, ни один претор не предложил своих услуг. Гай Пизон перешел к консулярам, сидящим в первых рядах по обе стороны Палаты. Это означало, что первой выстрелит самая мощная артиллерия — Квинт Гортензий.
— Почтенные консул, цензоры, магистраты, консуляры и сенаторы, — начал он. — Пора раз и навсегда покончить с этими так называемыми «специальными военными назначениями»! Мы все знаем, почему диктатор Сулла внес этот пункт в свою исправленную конституцию. Ему необходимо было купить услуги одного человека, который не принадлежал к нашему достойному и почтенному органу. И он купил всадника из Пицена, который в возрасте двадцати лет имел наглость вербовать войска и командовать ими, состоя на службе у Суллы. Вкусив сладость этой вопиющей неконституционности, он продолжает наслаждаться ею, упорно отказываясь стать членом Сената! Когда Лепид восстал, этот человек находился в Италийской Галлии и проявил безрассудство, приказав казнить члена одного из старейших и превосходных семейств в Риме, Марка Юния Брута, чье предательство — если это действительно было предательством — определил Сенат, включив Брута в свой декрет, согласно которому Лепид объявлялся вне закона. Декрет Сената, однако, не давал Помпею никакого права отрубать голову Бруту на рыночной площади в Регии. Помпей не смел кремировать голову и тело казненного, а потом присылать его прах в Рим, сопроводив урну короткой, полуграмотной запиской с объяснениями! После этого Помпей разместил свои драгоценные пиценские легионы в Мутине и держал их там до тех пор, пока не заставил Сенат дать ему специальное назначение — не сенатору, не магистрату! — с империем проконсула, дабы управлять Ближней Испанией от имени Сената и воевать там с ренегатом Квинтом Серторием. Но все это время, почтенные отцы, в дальней провинции находился замечательный человек из хорошей семьи, человек прекрасного происхождения — Квинт Цецилий Метелл Пий, великий понтифик.
Красивый и импозантный, Гортензий медленно повернулся кругом и, казалось, каждому посмотрел в глаза — трюк, которым он с успехом пользовался в судах уже больше двадцати лет.
— И что же затем делает это пиценское ничтожество, Помпей, когда возвращается в нашу любимую страну? Против всех установлений конституции он переводит свою армию через Рубикон, входит в Италию и начинает шантажировать нас, требуя, чтобы мы разрешили ему выдвинуть свою кандидатуру на должность консула! У нас не было выбора. И Помпей стал консулом. И даже сегодня, почтенные отцы, каждая клеточка моего тела восстает против отвратительного прозвания «Магн», которым он наградил себя! Ибо он — не «Великий»! Он — фурункул, карбункул, гнойник на коже нашего Рима! Как смеет Помпей соображать, будто он может опять шантажировать Сенат? Как смеет он подстрекать на это своего верного приспешника Габиния? Неограниченный империй, неограниченные силы, неограниченные деньги — как вам это нравится? Когда Сенат уже имеет на Крите способного командира, который отлично выполняет свою работу! Повторяю, отлично выполняет! Отличная работа! Отличная, отличная!
Азиатский стиль риторики Гортензия теперь проявился в полную силу, и Палата спокойно слушала одного из своих непревзойденных спикеров (особенно потому, что она была согласна с каждым его словом).
— Я говорю вам, коллеги, что никогда, никогда, никогда не соглашусь с таким назначением, какое бы имя ни было названо! Только в наше время Рим вынуждают прибегать к неограниченному империю и неограниченному командованию! Это все неконституционно, нетрадиционно, незаконно и неприемлемо! Мы очистим Наше море от пиратов, но сделаем это так, как принято у римлян, а не пиценцев!
При этих словах Бибул вдруг затопал ногами, приветствуя выступление Гортензия радостными возгласами, и вся Палата присоединилась к нему. Гортензий сел, покраснев от удовольствия.
Авл Габиний слушал его равнодушно, а в конце речи, пожав плечами, поднял руки.
— Римский способ, — громко заговорил он, когда одобрительные возгласы затихли, — стал до такой степени неэффективным, что его лучше было бы назвать писидийским! Если для того, чтобы выполнить эту работу, потребуется Пицен, то пусть будет Пицен. Ибо что такое Пицен, если не Рим? Ты, Квинт Гортензий, проводишь географические границы, которых не существует!
— Замолчи, замолчи, замолчи! — взвизгнул Пизон, вскакивая с кресла и бросаясь вниз с курульного возвышения к скамье трибунов. — Ты посмел болтать о Риме, ты, галл из галльского гнезда? Ты посмел смешать Галлию и Рим! Осторожнее, галл Габиний, берегись, как бы тебя не постигла судьба Ромула, который не вернулся с охоты!
— Угрозы! — крикнул Габиний, вскакивая. — Вы слышите его, почтенные отцы? Он грозит убить меня, ибо именно это случилось с Ромулом! Его убили люди, недостойные быть ремнями его сандалий, прятавшиеся в Козьем болоте Марсова поля!
Поднялся страшный шум, но Пизон и Катул постарались всех утихомирить, не желая, чтобы сенаторы разошлись по домам прежде, чем они выскажутся. Габиний возвратился на свое место на конце скамьи для плебейских трибунов и стал наблюдать с горящими глазами, как консул и консуляр обходят собравшихся, успокаивая, уговаривая, убеждая их сесть на свои места.
Но когда порядок был восстановлен и Пизон уже хотел спросить мнение Катула, поднялся Гай Юлий Цезарь. Поскольку он носил гражданский венок, его права приравнивались к правам консуляра. Пизон, которому Цезарь не нравился, посмотрел на него хмуро, безмолвно советуя ему сесть. Но Цезарь остался стоять. Во взгляде Пизона появилась ненависть.
— Пусть он говорит, Пизон! — крикнул Габиний. — Он имеет право!
Хотя Цезарь не часто пользовался своей привилегией выступать в Палате, его признавали единственным соперником Цицерона в ораторском искусстве. Азиатский стиль Гортензия перестал пользоваться таким бешеным успехом с появлением более простого и внятного афинского стиля, которому отдавал предпочтение Цицерон. И Цезарь тоже избрал для себя аттический стиль. Если и было что-то общее у всех членов Сената, то это любовь к красивой публичной речи. Они знали толк в риторике и ценили ее. Ожидая выступления Катула, они все-таки проголосовали за Цезаря.