Женщины Цезаря
Шрифт:
— Что вы сделаете? — смог выговорить Клодий, считая, что его ждет пытка или порка.
— Ну ясно, Публий Клодий, — ответил голос с явным удовольствием, — мы собираемся сделать тебя одним из нас. Мы сделаем из тебя араба!
Чьи-то руки приподняли подол его туники (в Антиохии Клодий не носил тогу, она мешала стилю его жизни) и сняли с него набедренную повязку, которую римляне надевают, когда выходят из дому, одетые только в туники. Он сопротивлялся, ничего не понимая, но множество рук подняли его, уложили на что-то плоское и жесткое и стали держать за руки и за ноги.
— Не сопротивляйся, Публий Клодий, — весело
Чужие пальцы взяли его пенис, вытянули его… Что происходит?! Сначала Клодий подумал о кастрации. От страха он обмочился и обгадился, вызвав хохот присутствующих. После этого он лежал неподвижно, но визжал, кричал, лепетал, выл. Где он, если им не приходится затыкать ему рот?
Они не кастрировали его, хотя то, что они проделали, было ужасно больно. Боль пронизывала его до самого кончика пениса.
— Вот и все, — сказал голос. — Ты хороший мальчик, Публий Клодий! Теперь ты навсегда — один из нас. У тебя быстро все заживет, если ты несколько дней не будешь совать свой фитиль во что-нибудь нехорошее.
На него опять надели набедренную повязку, испачканную экскрементами, поправили тунику — и Клодий выключился. Потом он так и не узнал, то ли его ударили по голове, то ли он сам потерял сознание.
Проснулся он в своем доме, на своей кровати, с больной головой и чем-то очень болезненным между ног. Эта боль была первым, что он ощутил, прежде чем вспомнить, что с ним произошло. Сразу забыв о боли, он вскочил с кровати и, ахнув от ужаса, опустил руку к пенису, чтобы проверить — вдруг там ничего больше нет? Казалось, все на месте, только что-то странное багрово блестело между засохшими полосками крови. Что-то, что он обычно видел во время эрекции. И даже сейчас он еще не понял. Хотя он слышал об этом и знал, что только евреи и египтяне делают это, но прежде не видел ни одного еврея, ни одного египтянина. Очень медленно к нему приходило понимание. И когда Публий Клодий наконец понял, он заплакал. У арабов тоже это принято, раз они сказали, что теперь он — один из них. Они обрезали его, они отрезали ему крайнюю плоть!
Публий Клодий отплыл в Тарс. Море наконец было свободно от пиратов благодаря Помпею Магну. В Тарсе он сел на корабль, идущий к Родосу. Из Родоса он отправился в Афины. К тому времени у него так все великолепно зажило, что он вспоминал о том, что с ним сделали арабы, только когда мочился. Была осень, но Клодий преодолел все шторма Эгейского моря и сошел на землю в Афинах. Оттуда он поехал в Патры, потом в Тарент — и понял, что он почти дома. Он, обрезанный римлянин.
Путь по Аппиевой дороге переживался Клодием тяжелее всего, ибо он понял, насколько умно поступили с ним арабы. Он никому не посмеет показать свой пенис. Если кто-нибудь увидит это, позорная история сразу сделается достоянием общественности и Клодий превратится в посмешище, в объект шуточек и веселья. И он никогда не сможет отрицать случившегося. Он сможет справлять нужду в Риме, только если научится терпеть, пока не обеспечит себе уединение. А женщины?! Все это в прошлом. Никогда больше не сможет он развлекаться в объятиях женщины, если только не купит какую-нибудь незнакомую, не использует ее в темноте и в темноте же не выгонит вон.
В
— У меня было так много всякого добра, — печалился Клодий, — двести тысяч наличными, драгоценности, золотая посуда, лошади, которых я мог бы продать в Риме за пятьдесят тысяч каждую, — и ничего этого нет! Все это украла кучка грязных, вонючих арабов!
Большой брат Аппий похлопал Клодия по плечу. Он был поражен количеством перечисленных трофеев. Он и половины этого не получил от Лукулла! Но конечно, Аппий ничего не знал об отношениях Клодия с фимбрийскими центурионами и о том, каким способом была приобретена большая часть Клодиева улова. Сам Аппий Клавдий теперь заседал в Сенате, и жизнь его была свободна от забот — как дома, так и в политике. Его служба квестором в Брундизии и Таренте получила высокую оценку — хороший старт для большой карьеры, как он считал. У него имелась для Клодия грандиозная новость, которую он сообщил младшему брату тотчас, как только улеглись эмоции от встречи.
— Не печалься по поводу отсутствия денег, мой дорогой братец, — успокоил его Аппий Клавдий. — Больше ты никогда не будешь безденежным.
— Не буду? Что ты хочешь сказать? — изумился Клодий.
— Ко мне приходили с предложением брака для тебя. И какого брака! За всю мою жизнь я и мечтать не мог о таком. Я бы даже и не посмотрел в том направлении, разве что Аполлон явился бы ко мне во сне. Но Аполлона не потребовалось. Публий, это чудесно! Невероятно!
Когда Клодий побелел от этой чудесной новости, Аппий Клавдий объяснил реакцию брата потрясением от такого счастья, но никак не ужасом.
— Кто? — смог выговорить Клодий. — И почему я?
— Фульвия! — крикнул Аппий. — Фульвия! Наследница Гракхов и Фульвиев, дочь Семпронии, единственного ребенка Гая Гракха, правнучка Корнелии, матери Гракхов, родственница Эмилиев, Корнелиев Сципионов!
— Фульвия? Я знаю ее? — спросил ошеломленный Клодий.
— Наверное, ты не замечал ее. Но она тебя заметила. Это случилось, когда ты обвинял в суде весталок. Тогда ей было не более десяти лет. А теперь ей восемнадцать.
— О боги! Семпрония и Фульвий Бамбалион — самая непохожая на других пара в Риме! Они могли выбрать любого. Но почему меня?
— Ты лучше поймешь, когда увидишь Фульвию, — ухмыльнулся Аппий Клавдий. — Недаром она — внучка Гая Гракха! Даже римский легион не сможет заставить Фульвию сделать то, чего она не хочет. Фульвия выбрала тебя сама.
— Кто унаследует все деньги? — спросил Клодий, начиная приходить в себя. К нему возвращалась надежда на то, что ему удастся сорвать эту изумительную сливу так, чтобы она упала прямо на него. Обрезанного…
— Фульвия — наследница всего. Состояние больше, чем у Марка Красса.