Женщины Цезаря

Маккалоу Колин

— Так мне казалось более эффективным.

— Но напрасным, кузен. Я не хочу твоих денег.

— Ты не можешь позволить себе не взять их.

— Это правда. Тем не менее я отказываюсь.

Маленький рулон остался в протянутой руке Катула.

— Пожалуйста, подумай, — повторил он, начиная краснеть.

— Убери свои деньги, Квинт Лутаций. Завтра я буду на выборах в моей разноцветной тоге, чтобы просить граждан Рима голосовать за меня как великого понтифика. Во что бы то ни стало.

— Умоляю, Гай Юлий, подумай еще раз, возьми деньги!

— Еще раз прошу тебя, Квинт Лутаций, прекрати!

Катул

со всей силой швырнул на пол хрустальный кубок и вышел.

Некоторое время Цезарь сидел неподвижно и глядел, как по мозаичным плиткам пола растекается розовая лужа. Потом поднялся, прошел в служебную комнату за тряпкой и принялся вытирать пол. Как только Цезарь дотронулся до кубка, он рассыпался на мелкие осколки, покрытые трещинками. Цезарь осторожно собрал осколки в тряпку, завязал узлом и выбросил в мусорное ведро.

— Я рад, что он швырнул этот кубок на пол, — сказал Цезарь матери на рассвете следующего дня, когда зашел получить ее благословение.

— О, Цезарь, как же ты можешь радоваться? Я знаю этот кубок. Мне известно, сколько ты заплатил за него.

— Я покупал его, не зная, что в нем была трещина.

— Так потребуй деньги обратно.

Цезарь с досадой поморщился.

— Мама, мама, когда ты научишься? Вопрос не имеет ничего общего с покупкой этого бракованного кубка! Он был с трещиной. А я не хочу, чтобы у меня имелись бракованные вещи.

Ничего не поняв, Аврелия отступила.

— Желаю тебе успеха, сынок, дорогой, — сказала она, целуя его в лоб. — Я не приду на Форум. Буду ждать тебя здесь.

— Если я проиграю, мама, — сказал он, улыбаясь ей самой красивой из своих улыбок, — тебе придется ждать долго! Если я проиграю, я вообще не смогу прийти домой.

И он удалился, одетый в тогу жреца с алыми и пурпурными полосами. Сотни клиентов и все жители Субуры следовали за ним по улице Патрициев. А из каждого окна выглядывала женская головка, желавшая ему удачи.

Аврелия слышала, как ее сын крикнул своим доброжелательницам:

— Придет день, и удача Цезаря войдет в поговорку!

После этого Аврелия села за свой стол и начала складывать на счетах из слоновой кости бесконечные столбцы цифр, но не записала ни одного ответа. Она даже не помнила потом, как усердно трудилась.

Он отсутствовал недолго. Потом Аврелия узнала, что все это длилось всего шесть часов. И когда она услышала из приемной его торжествующий голос, то даже не могла встать с кресла. Цезарю пришлось самому искать мать.

— Ты видишь перед собой нового великого понтифика! — крикнул он с порога, хлопнув в ладони над головой.

— О, Цезарь! — воскликнула Аврелия и заплакала.

Ничто другое не могло так повлиять на Цезаря. За всю свою жизнь он не видел, чтобы его мать пролила хотя бы одну слезинку. У него перехватило дыхание, он растерялся, вбежал в комнату, поднял ее с кресла… Они обнялись — и уже плакали вместе.

— Я так не плакал даже по Циннилле, — сказал он, когда наконец смог вымолвить слово.

— А я плакала, только не перед тобой.

Цезарь вытер платком свое лицо, потом ее.

— Мы победили, мама, мы победили! Я все еще на арене и с мечом в руках!

Аврелия улыбнулась. Ее губы тряслись, но это

была улыбка.

— Сколько народа в приемной? — спросила она.

— Битком.

— Ты победил с большим перевесом?

— Во всех семнадцати трибах.

— Даже в трибе Катула? И Ватии?

— В их двух трибах я получил больше голосов, чем они оба, вместе взятые. Ты можешь себе представить?

— Приятная победа, — прошептала Аврелия, — но почему?

— Кто-то из них должен был снять свою кандидатуру. А оба они разделили голоса между собой, — объяснил Цезарь, почувствовав, что теперь он может предстать перед людьми, заполнившими приемную. — Кроме того, в юности я был личным жрецом Юпитера Наилучшего Величайшего, а Сулла лишил меня этого звания. Великий понтифик тоже принадлежит Великому Богу. Мои клиенты много говорили об этом в комициях перед голосованием, пока не проголосовала последняя триба. — Цезарь усмехнулся. — Я говорил тебе, мама, что помимо взятки существует много способов успешно провести предвыборную кампанию. Не найдется голосовавшего в Риме, который не был бы убежден, что мой понтификат станет для Рима удачей, ведь я всегда принадлежал Юпитеру Наилучшему Величайшему.

— Это могло бы и помешать тебе. Они могли сделать вывод, что человек, который был flamen Dialis, не способен принести Риму удачу.

— Нет! Люди всегда ждут кого-то, кто объяснит им, как они должны относиться к богам. Я просто постарался сделать это прежде, чем оппозиция додумается до этого. А они не додумались!

Метелл Сципион не жил в Общественном доме великого понтифика со времени женитьбы на Эмилии Лепиде, что произошло несколько лет назад. А потом еще умерла бесплодная Лициния, супруга Поросенка. Поэтому государственная резиденция великого понтифика пустовала.

Естественно, все на похоронах Поросенка считали неприличным вспоминать о том, что этот единственный неизбранный великий понтифик был навязан Риму Суллой как злая шутка, потому что Метелл Пий сильно заикался, когда волновался. Его несчастное заикание привело к тому, что каждая церемония была чревата дополнительным напряжением для всех. Каждый гадал, произнесет ли великий понтифик все слова внятно, без запинки. Ибо ритуалы должны быть безупречными, как при произнесении молитв, так и по процедуре. Если случится хоть одна заминка, все придется начинать сначала.

Новый великий понтифик едва ли когда заикнется, тем более было хорошо известно, что он не пьет вина. Это была еще одна маленькая хитрость Цезаря на выборах великого понтифика — распространить эту информацию о себе. А также сделать доступными широкой публике некоторые комментарии о стариках Катуле и Ватии Исаврийском. После двадцати лет беспокойства по поводу заикания Рим был рад увидеть великого понтифика, который будет безупречно выполнять свои функции.

Орды клиентов и восторженных сторонников явились предложить помощь в переезде Цезаря и его семьи в Общественный дом на Римском Форуме. Только Субура была неутешна при мысли о потере своего самого престижного жителя. Особенно горевал Луций Декумий, который все силы положил на победу Цезаря, хотя старик, конечно, знал, что после отъезда Цезаря его жизнь уже никогда не будет прежней.