Женщины для вдохновенья (новеллы)
Шрифт:
Михаил стал работать в госпитале, а спустя два года его направили в Смоленскую губернию — работать врачом в земскую больницу. Об этом времени он потом напишет в «Записках юного врача», только о Тасе не упомянет. А между тем она всегда была рядом: читала мужу вслух учебник во время операций, когда он терялся и не знал, что делать, ассистировала, как умела, выхаживала выздоравливающих, а главное — спасала Михаила от опасного увлечения морфием.
Жизнь с наркоманом… Он требовал морфия — Тася делала уколы. Муж предлагал попробовать и ей, но молодой женщине хватило ума отказаться. К
По совету отчима Тася украдкой стала разбавлять морфий дистиллированной водой, а потом вообще впрыскивала Михаилу одну воду. И он забыл о гибельном увлечении, признавался в письме к матери: «Таськина помощь для меня не поддается учету!»
Тем временем Россия встала с ног на голову: революция, Гражданская война… Булгаковы вернулись в Киев, и за полтора года, которые они прожили там, в городе шесть или семь раз менялась власть. Большевики, петлюровцы, немцы с гетманом, вновь петлюровцы, опять большевики, деникинцы… Младшие братья Михаила, Николай и Иван, оба юнкера киевских военных училищ, — участвовали в боях, и однажды Николай лишь чудом избежал расстрела.
В Киеве Булгаков открыл венерологический кабинет, и опять Тася ассистировала ему. На прием шли солдаты и всякая голытьба, богатые люди редко болели этими болезнями.
Булгаков изо всех сил увиливал от мобилизации, но осенью 1919 года все же оказался в составе деникинских войск в качестве военврача и был направлен во Владикавказ. Тася уже через полмесяца была рядом с мужем.
Это было ужасное время. Зимой 1920 года Михаил заболел тифом. И выжил только благодаря Татьяне: она нашла врача, продавала кусочки все той же золотой цепи на рынке, чтобы добыть камфару для уколов, чтобы кормить выздоравливавшего Михаила. Тогда же продала и обручальные кольца…
Михаил лежал в бреду, когда из города уходили деникинцы. И он все не мог простить жене, что она не увезла его, хоть бы и в беспамятстве, от красных. Но что Тася могла сделать? Врачи мрачно твердили ей: «Нельзя его везти, умрет в дороге! Что же, вы хотите довезти его до Казбека и похоронить?»
Когда Михаил Афанасьевич поправился, жизнь во Владикавказе была уже иная — новая. Он устроился на работу в культурный подотдел (под начальство, между прочим, не к кому иному, как к Юрию Слезкину). Тот предложил Булгакову делать вступительное слово перед спектаклями. Татьяна стала работать там же — в театре, статисткой. И оба они очень боялись — вдруг кто-нибудь расскажет красным, что Булгаков печатался в белогвардейской прессе, служил у деникинцев. Решили на всякий случай покинуть Владикавказ и любыми путями пробраться в Москву.
Именно тогда Булгаков и сказал себе: «Довольно глупости, безумия. В один год я перевидел столько, что хватило бы Майн Риду на десять томов. Но я не Майн Рид и не Буссенар. Я сыт по горло и совершенно загрызен вшами. Быть интеллигентом вовсе не значит обязательно быть идиотом… Довольно!»
Он начал писать, начал печататься. Но оба они с Татьяной понимали, что любовь их умерла, что судьба их брака предрешена.
Татьяна Николаевна — высокая,
Когда Булгаков писал «Белую гвардию», он прочел жене молитву Елены к Богоматери: выпросить у Бога жизнь Алексея Турбина. Взамен Елена готова была навсегда расстаться с Тальбергом. А Татьяна не умела воспринимать литературную условность. Она знала, что все Булгаковы — атеисты, да и не такие они темные, чтобы верить, будто от молитвы кто-то выздоровеет. Поэтому сцена романа, которую прочел муж, показалась ей до того неправдоподобной, что она сказала Михаилу:
— Ну зачем ты это пишешь?
Ох, как он рассердился:
— Ты просто дура, ничего не понимаешь!
Он очень быстро забыл, как это было: когда писал «Белую гвардию», любил, чтобы Тася сидела около него, шила. Это было ночами. Вдруг у него начинали холодеть руки, он говорил жене:
— Скорей, скорей… горячей воды!
Татьяна грела воду на керосинке, Булгаков опускал руки в таз.
Это было что-то нервное. Возможно, от переутомления, от возбуждения. Татьяна не понимала, но воду грела быстро, подавала вовремя.
Ну да, она очень многого не понимала в его жизни, в его предназначении. Вообще она была просто мужняя жена — заботливая, домовитая, озабоченная только благом Михаила. Ребенка-то не было: еще в молодые годы, в пору увлечения мужа морфием, сделала аборт — Булгаков боялся, что ребенок родится больным, — ну и обрекла себя на бездетность. Михаил был ей и муж, и сын! Ради него она продавала вещи на рынке, стояла в очередях с карточками, что-то умудрялась готовить — и уставала так, что ей было не до литературных споров, не до любви.
Почему продавала вещи? Ну, Михаил Афанасьевич был ведь еще и игрок, так что денег в доме вечно не хватало.
Он был одержим манией игры. Например, будил жену в час ночи:
— Идем в казино — у меня чувство, что я должен сейчас выиграть!
— Да куда идти? Я хочу спать!
— Нет, пойдем, пойдем!
Проигрывался, разумеется. Наутро Татьяна все собирала, что было в доме, — несла на Смоленский рынок.
То есть она любила мужа как умела. А ему было нужно совсем иное. Она просто изжила себя в его жизни, Тася Лаппа…
Вокруг Михаила Афанасьевича всегда крутилось много прекрасных дам. Вовсе не обязательно — любовниц, а просто так — милых подружек. Он вообще легко общался с женщинами, чувствовал себя с ними лучше, смотрелся выигрышней… Жена знала их всех! Он часто говорил: «Тебе не о чем беспокоиться — я никогда от тебя не уйду!»
Но вот Булгаков привел в дом новую знакомую — Любовь Белозерскую. Она была элегантна, нарядна… Татьяна при виде ее присмирела, как никогда раньше.
В принципе, Люба ей понравилась. Да та и старалась понравиться, даже пыталась научить Татьяну танцевать фокстрот… Татьяна только ахала, путая шаги: ну какая из нее танцорка?! Люба жаловалась на бросившего ее Не-Букву, на берлинского любовника, красиво, картинно вздыхала на злую судьбу: