Женщины Флетчера
Шрифт:
Реальность стремительно вторглась в сознание Рэйчел вместе с вонью – мерзкой, пронзительной вонью. Она сразу вспомнила все.
Стон вырвался у нее из груди, и она еще крепче сжала веки. Но это не прогнало мрачных видений. Ряды палаток, стоящие, словно одетая в серые лохмотья армия ночных призраков. Крысы с горящими красными глазами, шныряющие между ручейками дождевой воды. Дети, хнычущие за полотняными стенками. Палаточный городок.
Рэйчел вздрогнула, пытаясь побороть паническое отчаяние, пришедшее с пробуждением и осознанием действительности. Девушка попыталась воссоздать в памяти
На ее плечо опустилась рука и осторожно, нерешительно встряхнула его:
– Дочка?
Злость на мгновение сжала ее горло и отдалась жаром в крови. Но Рэйчел любила своего отца и знала, что страдания и бедность ранили его гораздо сильнее, чем ее. Слишком радужны были его мечты и надежды, связанные с единственным ребенком.
– Я не сплю,– мягко ответила она и улыбнулась, смутно различая силуэт отца на фоне мокрого свода палатки.
Дождик тихо выстукивал печальный ритм по вытертой парусине, и Рэйчел слышала, как люди переговариваются приглушенными сонными голосами. Почему-то эти звуки вызвали у нее ощущение невыносимого одиночества.
Эзра Маккиннон отвернулся, чтобы его дочь могла встать со своей койки в относительном уединении. Невысокий и коренастый, с копной непослушных седых волос, густой бородой и озорными голубыми глазами, он нагнулся за скаткой с постельными принадлежностями и сказал:
– Здесь есть столовая, Рэйчел. Сходи туда и позавтракай.
Стараясь не обращать внимания на жуткий холод, Рэйчел оправила измятое ситцевое платьице и стала рыться в плетеной сумке, где лежала большая часть ее пожиток. Отыскав щетку, она с яростной энергией принялась расчесывать свои великолепные темные волосы.
– У меня нет денег, папа. А вдруг в этой столовой нужно платить?
Эзра прокашлялся, откинул полог и сплюнул, высунувшись наружу в туманный рассвет. Влажный, промозглый воздух ворвался в палатку.
– Я спросил мистера Уилкса о питании, когда он брал меня на работу,– слегка раздраженно ответил Эзра. – Он сказал, что мое питание бесплатно, а за твое вычтут у меня из зарплаты.
Рэйчел ловко заплела свои блестящие волосы в косу, скрутила ее в пучок и закрепила маленькими черепаховыми гребешками.
– Ты останешься в лесу до следующего воскресенья? – спросила она, уже зная, что так и будет. Ей было семнадцать лет – почти взрослая женщина, – но в этот момент она почувствовала себя испуганной маленькой девочкой, которую вот-вот бросят одну, без друзей и денег, в городке, где никогда не перестает идти дождь.
– Да, дочка. До воскресенья.
Пока Рэйчел думала, как, не роняя своего достоинства, упросить его не ехать, послышался шум запряженной лошадьми повозки, пробирающейся сквозь грязь и дождь, смех рабочих и скрип кожаной упряжки.
Эзра нежно поцеловал ее в лоб, а затем сказал нечто, удивившее девушку:
– Здесь у нас жизнь изменится, Рэйчел. К лучшему. Она не успела спросить, что это значит, как ее отец уже присоединился к остальным рабочим.
Скоро все они – мужья, отцы и сыновья – поднимутся высоко на гору и будут рубить и валить деревья для мистера Джонаса Уилкса. Рэйчел, приехавшей в повозке ночью, эта гора показалась мрачной и огромной, отличной от всех, когда-либо ею виденных.
Она вытащила из сумки голубую шерстяную шаль и закутала в нее голову и плечи. Когда она вышла из палатки в бесконечный моросящий дождь и мглу зарождающего рассвета, вонь усилилась. Отходы человеческой жизнедеятельности, наверное, сваливали в открытые ямы слишком близко от лагеря.
Отвращение сжало горло и ноздри девушки, ей захотелось броситься обратно в палатку – какой бы убогой она ни была, это было единственное убежище Рэйчел, – и спрятаться. Но нельзя было спрятаться от голода, мучительного до тошноты, с которой она с трудом боролась. Рэйчел вскинула голову, бросая безмолвный вызов слезам, подступившим к глазам и сжимавшим горло.
Из палаток выходили женщины, ведя апатичных, молчаливых детей к центру странной деревни. Поплотнее завернувшись Рэйчел пошла за ними.
Столовая оказалась просто шатром, однако довольно большим и освещенным керосиновыми лампами, которые мерцали и чадили на длинных столах из грубо отесанных досок. Пол был покрыт влажными, резко пахнущими опилками, которые налипали на потертые черные ботинки Рэйчел.
Мягкое тепло, источаемое большой черной плитой в другом конце шатра, казалось, проникло внутрь продрогшей до костей Рэйчел, отогревая ее, а запах шипящего бекона встретил ее, словно добрый друг. Девушка забыла о чудовищном запахе снаружи и позволила себе глубоко вздохнуть.
Голод погнал Рэйчел к столу, где раздавали еду. Она взяла синюю эмалированную тарелку и оловянную вилку и назвала свое имя страдающей одышкой женщине с пронзительным голосом, которая аккуратно записала ее в учетную тетрадь.
Маленький болтливый китаец выхватил у Рэйчел тарелку, положил на нее три ломтика бекона, одно яйцо и кусок поджаренного хлеба и протянул ей. Девушка взяла кружку и налила себе кофе из большого кофейника, стоящего в конце раздачи.
Вдоль других столов стояли длинные скамьи; Рэйчел нашла себе место поближе к теплу, идущему от плиты, и села. Глядя на стоящую перед ней еду, она дрожала от смешанного чувства вины и нетерпения. Ее отец не ел накануне, как и она, но он уже на пути к вершине горы, и ему предстоит работать целый день. Позаботится ли мистер Уилкс о том, чтобы его людей накормили перед началом работы?
Шершавые деревянные скамейки начали заполняться суровыми, настороженными женщинами и шумной ребятней. Рэйчел убедила себя, что ее отца ждет еще лучший завтрак, и после этого принялась за еду. Она жевала медленно, смакуя пищу.
Время от времени из-за одного из соседних столов раздавался дерзкий и заразительный смех, немного разряжавший мрачную атмосферу. Рэйчел мельком взглянула на бледные лица женщин, пытаясь найти ту, которая могла жить в палаточном городке и при этом так смеяться. Девушке очень хотелось найти ее и попытаться с ней подружиться.