Женщины могут все
Шрифт:
— Конечно, помню. Это был тот самый вечер, когда…
— Тс-с… — Он приложил палец к ее губам. — Когда разговор закончился, я долго сидел там, думая о тебе. И кое-что понял. — Он вынул из кармана коробочку.
Пилар отпрянула. Ее грудь сдавил свинцовый страх.
— Ох, Дэвид… Подожди.
— Не говори «нет». Не старайся быть благоразумной и здравомыслящей. Просто выйди за меня. — Он на мгновение замолчал, а потом издал досадливый смешок. — Никак не открою эту проклятую коробку. Помоги мне, ладно?
На его золотистые волосы падал отсвет
— Дэвид, мы оба уже были женаты и оба знаем, что часто из этого не выходит ничего хорошего. У тебя двое детей, которые однажды испытали боль…
— Но мы оба знаем, что для счастливой семейной жизни нужны старания двух людей. Ты не причинишь новой боли детям, ибо даже моя странная и удивительная дочь только что сказала мне, что ты останешься с нами не потому, что так нужно, а потому, что ты сама хочешь этого. И что так лучше.
Часть тяжести свалилась с ее души.
— Она так сказала?
— Да. А Тео, немногословный, как настоящий мужчина, заявил, что это клево.
У Пилар защипало в глазах, но она сдержалась. Время для слез было неподходящее.
— Ты пообещал купить ему машину. Теперь он скажет все, что тебе захочется.
— Знаешь, за что я люблю тебя? За то, что ты знаешь моего сына как облупленного.
— Дэвид, мне почти пятьдесят. Он только улыбнулся.
— И что же?
— И я… — Внезапно она почувствовала себя последней дурой. — Могу только повторить сказанное.
— О'кей, ты уже старая. Я понял.
— Я не намного старше, чем… — На этот раз Пилар осеклась и шумно выдохнула, услышав его смех. — Ничего не соображаю.
— Вот и хорошо. Пилар, давай договоримся. Что бы ни было написано в твоей метрике, что бы ты ни сделала, и не сделала до сих пор, я все равно люблю тебя. Хочу жить с тобой до конца моих дней. Хочу, чтобы моя семья стала твоей, а твоя — моей. А теперь помоги мне открыть эту чертову коробку.
— Сейчас. — Пилар думала, что ее пальцы будут дрожать, но этого не случилось. Тяжесть в груди исчезла, сменившись небывалой легкостью. — Красивое. — Она пересчитала камни и поняла их смысл. — Само совершенство.
Дэвид вынул кольцо из коробочки и надел его на палец Пилар.
— Мне тоже так показалось.
Когда Пилар вошла в дом, Эли стоял на кухне и кипятил чайник.
— Как себя чувствует Дэвид?
— Похоже, неплохо. Во всяком случае, лучше, чем я ожидала. — Пилар потрогала новое кольцо, по праву украшавшее ее палец. — Просто ему нужно отдохнуть.
— Как и нам всем. — Эли вздохнул. — Твоя мать у себя в кабинете. Я волнуюсь за нее, Пилар. Сегодня она едва притронулась к еде.
— Я поднимусь и отнесу ей чаю. — Пилар погладила его по спине. — Эли, мы справимся.
— Знаю. Верю. Но какой ценой? Она гордая женщина. А сейчас ее гордость страдает.
Тревога
Но она была обязана это сделать.
Дверь кабинета была открыта. Тереза сидела за письменным столом, на котором лежал раскрытый полевой журнал.
— Мама… — Пилар осторожно вошла в комнату. — Может быть, не нужно так много работать? Ты вгоняешь в краску всех остальных. Мы чувствуем себя бездельниками.
— Пилар, мне не нужен ни чай, ни собеседник.
— А мне нужно и то и другое. — Она поставила поднос на стол и начала разливать чай. — Дэвид прекрасно выглядит. Завтра сама увидишь.
— Позор, что член моей семьи оказался способным на такое.
— И, конечно, ты считаешь, что отвечаешь за это. Как всегда.
— А кто же еще?
— Человек, который стрелял в него. Я привыкла думать… привыкла позволять себе думать, что отвечаю за бесчестные поступки Тони.
— Ты не была его кровной родственницей.
— Нет. Я сама выбрала его, а это еще хуже. Но я не отвечала за то, что он сделал. Он сам ответил. Если я виновата, то только в том, что позволяла ему быть нечестным со мной и с Софией. — Она поставила чашку перед Терезой. — Джамбелли — нечто большее, чем вино.
— Ха-ха. Думаешь, мне нужно это говорить?
— Я думаю, что тебе нужно это услышать. Думаю, что тебе нужно напомнить о том, что сделано. Обо всем хорошем. О миллионах долларов, которые наша семья истратила на благотворительные цели. О множестве семей, которые благодаря компании зарабатывают себе на жизнь. О виноградарях, виноделах, разливщиках, распространителях, фабричных рабочих, клерках. Мама, каждый из них зависит от нас и от того, что мы делаем.
Пилар села на край стола и испытала удовлетворение, увидев, что мать не сводит с нее глаз.
— Мы работаем, тревожимся и каждый сезон играем в кости с погодой. Делаем все, что в наших силах, и сохраняем веру. Это не меняется. И не изменится никогда.
— Пилар, может быть, я была несправедлива к Донато?
— И ты еще спрашиваешь? Теперь я понимаю тревогу Эли. Ты поверишь мне, если я скажу правду?
Тереза устало поднялась и подошла к окну. Виноградники тонули в темноте. Но она видела их внутренним взором.
— Ты не лжешь. Почему я не должна тебе верить?
— Ты можешь быть жесткой. Иногда это пугает. Когда я была маленькой, то смотрела, как ты идешь между рядами лоз, словно генерал из учебника по истории. Прямая и суровая. А потом ты останавливалась, проверяла лозы и говорила с одним из рабочих. Ты всегда помнила их имена.
— Хороший генерал знает своих солдат.
— Нет, мама, большинство не знает. Солдаты для них — безликая и безымянная масса. Как икра. Именно это позволяет генералам беспощадно бросать их в битву. А ты всегда знала их имена, потому что тебе было важно, какие они. София тоже знает их. Твой дар передался ей.