Женщины революции
Шрифт:
— Эй, дядька Буркин… Дядька Буркин! — хрипловато закричал он. — Стекло на лампе лопнуло.
В волчке появился встревоженный глаз. Темнота в камере, густая в дрожащем свете фитиля, озадачила его.
— Подожди… Сейчас принесу… Эка незадача! — И надзиратель, громыхая связкой ключей, заторопился в ламповую, расположенную тут же, в башне.
Трофимов и Глухих заняли свои места по обеим сторонам двери. Тяжело вздохнув, медленно отворилась железная дверь. Вошёл надзиратель.
Арестованные накинулись на надзирателя, схватили, зажали
— Лежи, дядька. Не хотелось в твоё дежурство. Но пришлось, — тихо бросил Трофимов, отбирая у надзирателя наган и связку с ключами.
Гулко стучали по тюремному коридору деревянные коты Трофимова. Он взглянул на Глухих и повернул не к выходу из башни, как предусматривалось планом, а к одиночкам.
На железных дверях одиночек мерцали белые номера. Глухих уверенно шёл за ним. Витая лестница с входной дверью осталась позади.
Неумело орудуя ключами, Трофимов начал подбирать их к пятой одиночке. Массивные стальные ключи плохо слушались. Трофимов перебирал их в руках, пытаясь разглядеть номер. Но номеров не значилось. Ключи не подходили к замкам. Приходилось вновь и вновь менять их. Каждый замок имел свой секрет. И эти секреты должен был разгадать Трофимов.
В башне находилось одиннадцать одиночек на двух этажах, соединённых витой лестницей. И эти одиннадцать одиночек нужно открыть Трофимову, иначе он не мог уйти из башни. Не мог…
Наконец распахнулась первая тюремная дверь.
— Свобода! Выходи, братва! — крикнул Трофимов и двинулся дальше.
Глухих обнял товарищей и начал распиливать кандалы.
В башне нарастал шум. Раздавались громкие голоса. Скрипели двери. Звенели кандалы. Во всех камерах у волчков стояли заключённые, торопили Трофимова.
Пока Глухих распиливал кандалы, а Меньшиков дежурил около надзирателя, Трофимов пытался открыть седьмую одиночку. Ключ вошёл в скважину, но замок зажал его и не выпускал. Трофимов нервничал, тряс дверь, а замок цепко держал ключ.
Вдруг распахнулась дверь ламповой. Уголовный Мухин, случайно задержавшийся в этот вечер, испуганно всплеснул короткими руками и сипло пробормотал:
— Караул! Спасите!
Трофимов резко повернулся и поднял наган.
— Не стреляй, кормилец. Не стреляй… Вот те крест — не выдам! — И Мухин начал мелко креститься.
— Чёрт с тобой! — в сердцах бросил Трофимов. — Сиди здесь, пока не уйдём, — и опять завозился с ключами.
И сразу же по винтовой лестнице раздался дробный стук деревянных котов. Мухин, воровато озираясь, бежал к дежурному по тюрьме. Трофимов выстрелил, Мухин ахнул, присел и… вновь побежал.
Выстрел гулко разнёсся под тюремными сводами. Зазвенел пронзительно звонок, и по железным ступеням лестницы тяжело загромыхали сапоги надзирателей.
— Тревога! — крикнул Трофимов. — Уходи, Глухих, в камеру.
Трофимов опустился на одно колено и, как
Тупым кованым сапогом рыжий надзиратель ударил Трофимова. Тот открыл глаза, мутно посмотрел по сторонам. Услышал стоны Глухих и, собрав последние силы, втащил его в камеру, захлопнув дверь.
Волчок осветился ярким пламенем. Это начальник тюрьмы Гумберт выстрелил из браунинга. Надзиратели, тяжело дыша, ввалились в камеру. Первым к Трофимову подскочил Гумберт.
— Ты, сволочь, стрелял?
Дуло нагана плясало перед глазами Трофимова. Потом рукоятка резко опустилась на его голову.
— Отвечать отказываемся… Показаний не даём, — прохрипел Трофимов.
— Дашь, сволочь… Дашь, дашь, дашь! — истерически кричал Гумберт. — Заставим!..
Началась расправа. Заключённых били прикладами, кололи штыками.
…Всё так же неторопливо вышагивает часовой. Клавдия не отрывает глаз от кирпичной тюремной стены: ждёт товарищей. Ваня Питерский наготове держит верёвочную лестницу, железные крюки.
— Что-то долго, Клавдичка, — басит Лбов, сверкая тёмными глазами под густыми, серебряными от инея бровями.
— Ждать всегда долго, — отвечает Клавдия, чувствуя, как её трясёт озноб.
Но тут с треском распахнулась дверь караульного помещения, оттуда высыпали солдаты.
— Готовьсь! Не подпускать солдат к башне! — крикнул Лбов.
Пригибаясь, Лбов перебежал к тюрьме. Стольников полз следом, не теряя его из виду. Клавдия вновь с надеждой посмотрела на высокую тюремную стену. Желтоватая полоса от фонаря освещала Яна Суханека.
И вдруг солдат вскинул винтовку, троекратно выстрелил в воздух.
«Что случилось?»
Сердце у Клавдии сжалось. Ян предупреждал об опасности.
Троекратно прозвучал выстрел. Клавдии показалось, что Ян замахал рукой и что-то крикнул.
С низины шеренгой двигались надзиратели» Винтовки они держали наперевес. Клавдия поднялась.
— Отходить… отходить…
Лбов одним ударом сшиб её с ног. И тотчас над Клавдией засвистели пули.
— Прочь, девка! — приказал Лбов. — Ползи, говорят тебе! Я их бомбой осажу! Стольников! Куда прёшь на рожон? Назад!
Из караулки ответили залпом. Клавдия заскользила к тёмному проулку. Ваня Питерский с колена бил по чёрной шеренге. Бил спокойно, деловито.
Вновь всплеск огня разрядил ночь: Клавдия увидела Лбова, сильного и яростного. Пули жужжали над его головой.
— Отходим, Александр Михайлович… Отходим! — вновь кинулась Клавдия к Лбову.