Женщины в игре без правил
Шрифт:
За неимением гербовой пишем на простой. Идея, с точки зрения Марии Петровны ущербная со всех сторон, была взята за основу.
Мария Петровна с удивлением наблюдала за внучкой, которая в это лето оказалась одинокой, — ни «сырых сапог», ни других мальчиков, никаких девочек, целыми днями качается в качалке и жует стебли травы.
— Бабушка, — как-то спросила она лениво и даже как бы необязательно, — а что, в твоем возрасте этого тоже хочется?
Мария Петровна почувствовала такой гнев и неловкость, что ковшик с водой, которым она поливала свои хилые посевы, едва не полетел в голову Алки. Но ответу надлежало ведь быть.
— Детка, — сказала
Можешь сформулировать? В жизни тела? Души? Мысли?
— С мыслью все в порядке, — быстро ответила Алка. — Ты фурычишь вполне. Дальше я спотыкаюсь… Я не знаю, что от чего зависит…
— Когда-то мы не правильно учили: в здоровом теле — здоровый дух. Это чепуха. У Ювенала наоборот: «Надо молить, чтобы ум был здравым в теле здоровом». То есть не просто наоборот… А даже у Ювенала опасение, что здоровое тело скорей может оказаться совсем без ума и тогда пиши пропало… Поэтому — надо молить… Надо молить, чтоб нас не оставил дух.
Спасибо Ювеналу. Ушли от ответов на жгучие вопросы. "А как бы я могла ей ответить? — думала Мария Петровна. — Что мое тело было мертвым и сухим, что им хорошо было бы топить печь, но пришел человек и тронул меня рукой. Когда-нибудь придет время и кто-то тронет тебя. Тогда ты поймешь, как это бывает. Боюсь, что рассказать это я все равно не смогу. Кончается ли это и когда, я не знаю. И не хочу знать, но я благодарю Бога, что пришла к ранее недоступной мне мысли: счастье — это такой редкий подарок, что выпихивать его прочь по соображениям ума — грех.
Счастье — выше ума. Счастье — это видение рая. Это его прикосновение. Его дыхание. И оно никогда не бывает навсегда. Но как сказать это девочке в самом начале пути?..
Пусть она думает то, что думают все юные — о навсегда. Пусть!"
Как будто бы Алка об этом думала! Она как раз думала наоборот и ни в какое навсегда не верила.
Однажды она решила пойти на речку посидеть на берегу. Ей нравилось смотреть на излучину, на неожиданность возникновения поворота, сто лет знала, что он есть, а удивлялась и повороту, и своему удивлению… Она бросила на траву свое старенькое детское одеяло и с тяжелым вздохом села. Именно вздохом она кого-то спугнула в кустах, по звуку поняла: от нее отползали. Почему-то подумалось, что это та парочка, которую она гоняла в начале лета. Хорошо бы встретиться с этим типом, чтобы окончательно убедиться, что она свободна от него, в навсегда она не верит, примеров такая уйма, что это почти закон природы.
И тут она их увидела — того самого парня и ту же девицу. Они тоже бросили одеяльце и тоже с визгом на него рухнули. Алке все было видно, все. Она поняла, что начинается прежнее… Что ей хочется быть на том одеяле… Что ей хочется убить девицу, которая приспустила трусики и ждет его руку, начинающую путешествие издалека. Это будет долгий поход из варяг в греки, и девица даже приподняла бедра, чтоб было куда обрушиваться в момент завоевания.
Был один способ исчезнуть — уползти, как уползли те двое, кого она спугнула раньше сама. Но она боялась быть застигнутой и разоблаченной. Сжавшись в твердый ком, она приняла на себя всю чужую любовь, ее игру и пик, и муку завершения.
Когда все кончилось, он пошел в речку, а девица, задрав ногу, вытирала себя полотенцем, и вид у нее был тупой и равнодушный.
— В Акулово, — кричала она ему в реку, — турецкие тоненькие платья задешево. А сезон тю-тю… — Он вышел, сильный, отфыркивающийся, вытерся, не глядя на
Без слов.
Сказать, что Алку это потрясло, значит, соврать. Не то слово. Не было потрясения — ей так и объясняли: «А бывает, потом смотреть не хочется». Но в ней возник ропот протеста против такого устройства людей и мира.
Против этой близкой близости между желанием и равнодушием, страстью и ненавистью, взлетом и падением. Так близко, так рядом… Так незаметен момент перехода — от желания съесть до желания выплюнуть. Это любовь?! Это движет солнца и светила?! Единственный миг дрожи? А потом «турецкие тоненькие платья» и этот «дерг», когда она тронула спину.
Значит, и в их семье — баланс был в сторону «дерга».
Они ходили по квартире — отец и мать, — и от них било током. Не любви — ненависти. А сейчас еще эта странная-престранная связь — бабушки и Кулачева. Смешно предположить их в экстазе, но что-то ведь есть… А поскольку в одну сторону маятник качается едва-едва, то и в другую сторону — нелюбви — он отойдет чуть-чуть. Получалось, что шансов у стариков быть вместе по причине слабых токов больше.
Мир устроен скверно. Его плохо, некачественно, абы-абы за семь дней сляпал Создатель, негожие скороспелые его дети по причине недоразвитости сразу вляпались в историю с Дьяволом. Их выгнали из дома. Теперь это сплошь и рядом — выгоны, потому как Главный Отец тоже долго не размышлял. Вот и имеет мир людей. Изначально брошенных на произвол судьбы… Почему они должны почитать любовь выше ненависти, если у них другой опыт?
Господи! Ты не прав. Ты наломал дров. Ты так запутался со своим творением, что решил отдать на заклание собственного сына. Это твоя любимая игра — заклание. То мальчика, сына Авраама, то вполне взрослого тридцатитрехлетнего человека. Стало лучше? Не стало. И не станет. Потому что надо было прийти самому и признаться: «Я не прав, люди». Надо было простить тех первых, что откусили от яблока. Если бы ты простил. Дьяволу просто нечего было бы делать. Злу нечего делать там, где положили добро. И тогда бы любовь не кончалась так, как кончается теперь.
В чтении Мифов кроется много опасностей. Но Алка ничего не боялась. Она решила, что уйдет в монастырь.
То, что не было никакой логики в том, как девчонка предъявила счет Всевышнему и как ему же собиралась служить, является лишним доказательством первозданности хаоса, в котором мы движемся со скоростью свободного падения тела, и уже близка пора, когда нас снова придется создавать на новой, исключающей прежние ошибки основе. Есть мнение поставить нас для устойчивости на три конечности, а орган размножения расположить в том венчающем треножник месте, которое условно можно назвать головой, потому что есть теории, что эти самые органы в пересечении ног сыграли с нами (бывшими) дурную шутку. Вот если бы мы размножались ушами…
…Алка сочиняла третий том Мифов перед уходом в монастырь.
А в это время Катя имела дела с дитем Дьявола, бывшей учительницей физики, ныне гадалкой и специалисткой по порче порченого народа, Натальей Стежкиной, взявшей себе ведьминский псевдоним — Мавра. Сказал бы кто Наталье-Мавре десять лет тому назад, что у нее в каждой емкости без всякого счета будут лежать доллары и марки, она бы посчитала это оскорблением. А сейчас так и было — кругом мани-мани без страха и опасения.
— Все у меня заколдовано, — сказала Мавра, — кто сунется, пожалеет. Тут же станет импотентом!