Женщины
Шрифт:
Когда я вернулся, Лидия сидела в кресле. Лицо ее было темно.
– Тебя долго не было. Посмотри мне в глаза. Ты ебал ее, правда?
– Нет, неправда.
– Тебя ужасно долго не было. Смотри, она поцарапала тебе лицо!
– Говорю тебе, ничего не произошло.
– Сними рубашку. Я хочу посмотреть на твою спину.
– Ох, кончай это говно, Лидия.
– Снимай рубашку и майку.
Я снял. Она зашла мне за спину.
– Что это за царапина у тебя на спине?
– Какая еще царапина?
– Вот здесь, длинная… женским
– Если она там есть, значит, ты ее и провела…
– Хорошо. Я знаю, как можно проверить. – Как?
– Марш в постель.
– Хорошо!
Экзамен я выдержал, но после подумал: а как мужчине проверить женщину на верность? Несправедливо, а?
21
Я все время получал письма от одной дамы, жившей где-то в миле от меня. Она подписывалась Николь. Она писала, что прочла несколько моих книг и они ей нравятся. Я ответил на одно письмо, и она откликнулась приглашением зайти. Однажды днем, ничего не сказав Лидии, я забрался в «фольк» и поехал. Квартира у Николь располагалась в аккурат над химчисткой на бульваре Санта-Моника. Дверь вела прямо с улицы, и сквозь стекло я разглядел лестницу наверх. Я позвонил.
– Кто там? – донесся из маленького жестяного динамика женский голос.
– Я Чинаски, – ответил я. Прозудел зуммер, и я толкнул дверь.
Николь стояла на верхней площадке и смотрела вниз на меня. Культурное, чуть ли не трагическое лицо, а одета в длинное зеленое домашнее платье с низким вырезом спереди. Тело на вид казалось очень хорошим. Она смотрела на меня большими темно-карими глазами. Вокруг них собралось много-много мелких морщинок: может, от чрезмерного питья или слез.
– Вы одна? – спросил я.
– Да, – улыбнулась она, – поднимайтесь сюда.
Я поднялся. Квартира была просторной, две спальни, очень немного мебели. Я заметил небольшой книжный шкаф и стойку с пластинками классики. Я сел на тахту. Она присела рядом.
– Я только что закончила, – сказала она, – читать «Жизнь Пикассо». [8]
На кофейном столике лежало несколько номеров «Ньюйоркера».
– Вам чаю приготовить? – спросила Николь.
– Я лучше схожу, возьму чего-нибудь выпить.
8
«Жизнь Пикассо» – книга английского историка искусства Джона Ричардсона.
– Не обязательно. У меня кое-что есть.
– Что?
– Хорошее красное вино пойдет?
– Было б неплохо, – согласился я.
Николь встала и ушла в кухню. Я смотрел, как она движется. Мне всегда нравились женщины в длинных платьях. Двигалась она грациозно. Судя по всему, в ней много класса. Она вернулась с двумя бокалами и бутылкой вина и разлила. Предложила мне «Бенсон-энд-Хеджес». Я закурил.
– Вы читаете «Ньюйоркер»? – поинтересовалась она. – Они неплохие рассказы печатают.
– Не согласен.
– А что в них не так?
– Образованные слишком.
– А мне нравится.
– Да ну, говно, – сказал я. Мы сидели, пили и курили.
– Вам нравится моя квартира?
– Да, славная.
– Мне она отчасти напоминает
– В Европе, а?
– Да, в Греции, в Италии… В Греции главным образом.
– Париж?
– О да, мне нравился Париж. Лондон – нет.
Потом она рассказала о себе. Семья ее жила в Нью-Йорке. Отец был коммунистом, а мать – швеей в потогонной мастерской. Мать работала на передней машине, она была номер один, лучшей. Крутая и симпатичная. Николь училась сама по себе, выросла в Нью-Йорке, как-то повстречала известного врача, вышла замуж, прожила с ним десять лет, а затем развелась. Теперь она получала каких-то 400 долларов алиментов в месяц, а прожить на них трудновато. Квартира не по карману, однако слишком ей нравится, чтобы съезжать.
– Ваш стиль, – сказала она мне, – он такой грубый. Как кувалда, но в нем есть юмор и нежность…
– Ага, – сказал я.
Я поставил стакан и посмотрел на нее. Взял ее подбородок в ладонь и притянул к себе, дав ей малюсенький поцелуй.
Николь продолжала говорить. Она рассказывала довольно много интересных историй, некоторые я решил использовать сам – либо рассказами, либо стихами. Я наблюдал за ее грудями, когда она склонялась разливать. Как в кино, думал я, как, блядь, в каком-нибудь кино. Смешно даже. Такое ощущение, будто мы перед камерой. Мне нравилось. Лучше, чем ипподром, лучше, чем бокс. Мы всё пили. Николь откупорила новую бутылку. Рот у нее не закрывался. Ее легко было слушать. В каждой истории была мудрость, слышался смех. Николь производила на меня больше впечатления, чем понимала сама. Меня это слегка смущало.
Мы вышли на веранду с бокалами и стали смотреть на дневной поток машин. Она говорила о Хаксли и Лоуренсе в Италии. Какое говно. Я сказал ей, что Кнут Гамсун – величайший писатель на свете. Она взглянула на меня, изумившись, что я про него слышал, потом согласилась. Мы поцеловались на веранде, а мне в ноздри лезли выхлопные газы с улицы под нами. Ее тело хорошо ощущалось рядом с моим. Я знал, что сразу мы ебаться не будем, но знал и то, что еще вернусь сюда. Николь тоже это знала.
22
Сестра Лидии Анжела приехала в город из Юты посмотреть на новый дом Лидии. Та уже заплатила первый взнос за небольшой домик, и ежемесячные платежи теперь были маленькими. Очень выгодная покупка. Человек, продавший дом, считал, что умрет, и продал его слишком уж дешево. Там были верхняя спальня для детей и неимоверно большой задний двор, полный деревьев и зарослей бамбука.
Анжела была самой старшей из сестер, самой разумной, с самым хорошим телом и самым здравым смыслом. Она торговала недвижимостью. Но возникла проблема, куда Анжелу поселить. У нас места не было. Лидия предложила у Марвина.
– У Марвина? – переспросил я.
– Да, у Марвина, – подтвердила Лидия.
– Ладно, поехали, – сказал я.
Мы все залезли в оранжевую Дрянь Лидии. «Дрянь». Так мы называли ее машину. Она походила на танк, очень старый и уродливый. Стоял поздний вечер. Марвину мы уже позвонили. Он сказал, что будет дома весь вечер.
Мы доехали до пляжа, и там, у самой воды, стоял его домик.
– Ox, – сказала Анжела, – какой славный дом.
– К тому же он богат, – заметила Лидия.