Женщины
Шрифт:
мы этот мир и тупо разрушаем
все то, на что молиться нужно, друг?..
Ответа нет… Точней, он есть, но скучно
мне говорить о том, что неразлучно
10
с моим сознаньем было много лет,
что низость человеческого сердца –
угроза миру, но твердили перцы
отдельные мне: прекрати свой бред!
Теперь, когда бен Ладен и талибы,
короче, весь отстой, как сгусток зла,
как
я говорю: минуточку, могли бы
вы почитать о звездах и цветах,
о женщинах и о моих мечтах.
II. ГЛУПОСТИ
11
Ах, девочку я помню в детском саде…
Точней, их было две: близняшки, но
одну запомнил лучше, ей дано
родителями имя было Надя.
Ее сестра звалася Майей, мы
все Майкой называли ее, помню,
я очень удивлялся, что ведь стремно
так прозываться: майкой. И из тьмы
беспамятства вновь выплывает образ
красивой Нади, с коей я, знакомясь,
12
поссорился мгновенно, и потом
я часто обижал ее, бедняжку,
мне слезы ее нравились: и тяжко
и сладко становилось: к горлу ком
подкатывал: ах, бедная, рыдает!..
Как жаль ее мне было, и любовь
испытывал я к ней; и после вновь,
чтоб чувство повторить, что столько дарит
мгновений сладких сердцу, обижать
пытался Надю… Помню, раз в кровать
13
я к ней залез во время сна ночного,
ведь часто приходилось ночевать
мне в садике и, чтобы не скучать,
играли, как могли мы: то в больного
и доктора, то в что-нибудь еще…
И вот уже в кровати с нею лежа
и, опыт познавательный свой множа,
я был застигнут нянечкою… С щек
румянец перешел на уши: стыдно
мне стало вдруг… Ругает как… Обидно…
14
Но в доктора играть не прекратил
я после взбучки от сердитой няни,
стал только осторожнее и Тане,
другой знакомой девочке, твердил,
что в доме страшно, лучше бы в сарае
нам поиграть в запретное, - она
была моей соседкой – лишь стена
забора разделяла нас, – играя,
его мы перелазили и вот
в сарае запирались… Жирный кот
15
свидетелем утех являлся наших.
Я смутно помню Танечкин сарай:
кругом дрова,
стола, что синей краской крашен,
в луче дневного света… Было там
немножко сыро, вкусно пахло краской,
дровами, керосином, там, потаскан,
лежал матрас в углу и прочий хлам
из ветоши, которым укрывались
мы с Танею, а после раздевались.
16
Не знаю, есть ли взрослые, что мне
в глаза признаются, что их-де миновали
в глубоком детстве игры то в подвале,
то в перелеске, то на чердаке,
в которых раздевались друг пред другом
и изучали, трогая места
запретные… И, видно, неспроста
так интересно мальчику подругу
рассматривать: когда-нибудь он с ней
вкусит запретный плод, и много дней
17
спустя мир распадется цельный,
и, изгнаны из рая, в дольний мир
они придут, и никакой факир
им не вернет прошедшего, бесцельный
начнется путь, и плохи их дела:
они поймут, что мимо главной цели
успели прокатиться, ведь хотели
они любви, а жизнь свое взяла,
и вот уже работа завладела
их временем, а сердце охладело…
18
Но это впереди, а позади
у нас у всех мир детства, что питает
нас теплотой и даже проливает
свет нравственный на то, что мы хотим
порой свершить, но не свершаем, видя
в поступке неприглядное. Но я
описываю, честно говоря,
вам все подряд, всем сердцем ненавидя
сусальных ангелочков. Дорожу
лишь правдой, что зеркально отражу.
19
Времянка, что снимала моя мама,
была мала, а в этом же дворе
стоял побольше дом, всегда горел
там вечерами свет, жила там дама,
по-моему, без мужа, и она
сдавала маме скромную времянку.
Мать, помню, подымалась спозаранку,
меня будила, ибо вся страна
вставала в этот час, чтоб на работу
успеть к восьми, унынье и зевоту
20
преодолев… Я ненавидел час
подъема в эту рань и часто плакал,
капризничал, но матери, однако,
все ж подчинялся, как любой из нас.
Мы выходили из дому, и воздух
холодный освежал лицо, весь двор
был в сумерках рассветных, и забор
блестел от влажной сыпи, в небе звезды