Женщины

Велембовская Ирина Александровна

Аля хмурила выгоревшие бровки:

— Мама, а нельзя ли без выражений? Ведь некультурно же!..

Но они перебрасывались такими словами больше для того, чтобы и языку дать работу, в душе же были всегда довольны друг другом. Восемнадцать лет проспали они на одной постели: в сорок втором Алин отец ушел на фронт, а семидневная Аля перекочевала из люльки к матери под бок, и полились ей на маленькое, уже тогда хорошенькое личико горькие материны ночные слезы. Пока не пошла в школу, Аля не отходила от материного подола. И сейчас

нельзя было тете Груше обижаться на дочку, что та ее не любит или не слушается.

«Ужли она мне не скажет, когда парень какой ей в голову влетит? — думала она, приглядываясь к дочке, у которой и плечи, и грудка — все просилось вон из платья и требовало обновы. — Кабы мне не проглядеть такое дело!..»

Старшие дети у тети Груши были сыновья, и с ними такой заботы она не имела, следом бегать не приходилось. Выросли, разъехались. А за Алькой стала приглядывать, ходить украдкой за ней и в клуб, и на вечеринки. И очень была удивлена, в первый раз увидев свою дочку на танцах: дома Алька — это звонок, кубарь, а тут сидит, как прибитая гвоздем, сжала коленки, мыски туфель развела, глаза мечтательно смотрят куда-то поверх, и кажется, не дышит, только блестят щеки.

«Дитенок мой! — умиленно подумала тетя Груша. — Кажись, обидь какой дурак, на клочки порву!» Одно не нравилось матери в Альке: челка на лбу. Дома прикрикивала:

— Что ты гляделки-то завесила? Ведь ты ешь — ложки не видишь. И что за мода такая пошла идивотская, прости ты меня бог!

Как-то тетя Груша увидела около дочери незнакомого шикарного парня. Танцевала Алька с ним в клубе под радиолу какой-то танец: одно топтание на месте, без проходки. Дома спросила Альку, что это за кавалер появился. У той чуть-чуть побежали глаза.

— А это председателя нашего племянник. Он в Павельце в депо работает. В отпуск приехал…

— Звать-то его как? — выведывала тетя Груша.

— Виктором… Да он, мам, уедет скоро… — И вдруг осторожно Алька спросила: — Мам, а ты не была в Павельце? Хорошо там?

Тетя Груша сообразила, что сейчас пришла самая пора быть настороже, но Алька неожиданно надулась:

— Мама, честное слово, мне прямо за тебя неудобно: у нас компания молодая, а ты следом ходишь! Уж и потанцевать с парнем нельзя!

Танцевала она две недели. Потом призналась матери, что Виктор уезжает, предлагает ей замуж и чтобы она ехала с ним…

Сердце у тети Груши упало и покатилось куда-то.

— У, крапива жгучая! Обвела ты меня все-таки!.. А говорила, танцуешь!..

Но тут же, обтерев слезы, мать поставила вопрос по-деловому: зовет замуж — пусть ведет расписываться. Напрасно Аля объясняла, что если здесь, в Гуськах, заявление подать, две недели ждать надо, а у Виктора отпуск кончился, он ждать не может, там, в Павельце, и распишутся, — тетя Груша проявила неженскую выдержку.

— Ну, и скатертью ему дорожка, твоему Виктору, если он ждать не может! А ты тут посидишь, погодишь. Нужна

ты ему — воротится, заберет!

В эту ночь в первый раз легли врозь и не разговаривали больше. Тетя Груша только перед утром заснула, а когда очнулась, Альки уже не было. Мать решила, что она пораньше пошла на свеклу. Но оказалось, что и тяпка стоит в сенях, и сапоги.

Тетя Груша вышла в огород, позвала тихонько два раза: «Алька, Алька!» Но никто не отозвался, только ветер гулял в высокой картофельной ботве и гнул молодые яблони. Тетя Груша побежала обратно в избу, сунулась в комод: рубашонок нет, трусиков пестрых нет. Комбинашка лежала сверху голубая — и ее нет…

Не помня себя, тетя Груша бежала две версты полем до станции. На платформе увидела парня в модном плаще, в шляпе и рядом с ним Альку с небольшим, сиротским узелком. А вдали уже тянулся пассажирский состав.

— Стой, стой! — закричала тетя Груша что было голоса. — Погодите! Это еще как придется тебе девку без расписки увезти! Я еще не в гробу лежу, да и сыну в Тулу напишу, он тебе жизни даст!..

Аля стояла, до смерти испуганная, широко раскрыв глаза. А жених ее только чуть смутился и спросил спокойно:

— Что вы, мамаша, против меня имеете?

— Ничего не имею, — переведя дух, сказала тетя Груша. — Только ты зарегистрируйся. Увезти успеешь.

— Странная вы, мамаша, — пожал плечами Виктор. — Ведь вам объяснили ситуацию…

Тетя Груша тоскливо вздохнула.

— Милок, какая тут ситуация, когда девка может погибнуть ни за что! Уважь, запишись сперва!..

Со станции все трое шли молча, и чтобы никто их не видел, — огородами. Как только открылся сельсовет, молодые отнесли заявление. А на другой день Виктор один поехал в свой Павелец.

— Ну, чего же ты? — виновато спросила мать расстроенную Альку. — Ведь через неделю, сказал, воротится. Пока хоть барахлишко кое-какое подсоберем. А то ведь стыдища: хотела с двумя рубашонками убечь!

Но «барахлишко» не понадобилось: в назначенный день жених не вернулся. Обе они, и Аля и мать, пришли к поезду, но напрасно шарили настороженными глазами по дверям вагонов. Встречали они и на другой день, и на третий, по утрам дожидались на свороте с дороги почтальона, а на четвертый день уже не пошли встречать. Сидели дома, растерянные и одинокие.

— Алюшечка, может, это я ему что грубо сказала?

— Нет, мама, ничего не грубо…

Алька словно забыла, что совсем недавно хотела убежать от матери, бросить ее одну. Теперь она жалась к ней, как цыпленок к квочке перед дождем, не отходила ни на шаг. О женихе же не говорила ни слова.

Прошло больше месяца, и вдруг он неожиданно явился под Успение. Народ весь был на свекле, шла уборка. В поле жених не пошел, ждал, когда стемнеет и Алька вернется домой. Они с матерью не успели сапоги от грязи оскрести, соседский мальчишка принес от Виктора записку.