Женская верность
Шрифт:
— Чего не радуетесь? Чай покатаетесь.
— Ну, это ещё будет когда, а вот если бы рубль, то мороженое сегодня, — вздохнул Володька.
— Ну, по такому поводу — мороженое всем! — и Илья достал из кармана три рубля.
— Тётя Лина, тебе уж с детворой за мороженым идти.
Это был первый личный транспорт на Бумстрое. Что бы было где поставить мотоцикл, Иван и Илья построили нечто среднее между стайкой и гаражом.
Как с одним глазом Илья получил права — его тайна. Но ходили слухи, что рябой мужик, которым Устинья пугала не желавших укладываться спать внуков,
Лето было в разгаре. Великолепная, никогда не высыхающая лужа, согретая солнцем, притягивала детвору как магнитом. Задрав подолы ситцевого платья, три сестры: Татьяна, Галина и Наталья — мерили лужу. Было примерно до колена. Из дверей барака вышел босоногий, в трусах и майке мальчишка. В руках кусок хлеба, отрезанный через всю булку, намазан маслом и сверху посыпан сахаром.
— Вовочка, на улице не едят, — сделала замечание брату Галина.
— Не хочешь — не ешь, — и он, зажмурив от удовольствия глаза, откусил кусок.
Все находившиеся рядом с лужей зрители проглотили слюнки. А было этих зрителей пять или шесть. Точнее не сочтешь. Потому что в бараке напротив проживала многодетная семья Ёскиных. Старшая — Вера и шестеро младшеньких, мал мала меньше. Бойкие и неунывающие дети. Вера им была и за мать и за отца. Поскольку мать сбивалась с ног с такой оравой. А вечно пьяный отец пропил последние портки и, оставшись в черных сатиновых трусах до колен и синей майке, редко выходил на улицу.
Не успел Володька глаз открыть, как соблазнительный кусок из его рук был выхвачен и покусан одним из младших представителей семейства Ёскиных.
Последовавшая драка сопровождалась сопением обидчика и обиженного, а также дружными криками наблюдателей. На крики выбежала Вера и тётя Лина. Дерущихся развели в стороны. Промер глубин в луже тоже был прекращен. И обе стороны уже были бы рады помериться, да были разведены по своим баракам для помывки и кормления.
А лето незаметно и, как всегда в Сибири, быстро подошло к концу. Картошка, посаженная напротив кладбища на Лысой горе, уродилась хорошая. Выкопав, ссыпали в кули и на мотоцикле, на зависть всем соседям, возили домой, в погреб. Остальные ждали возницу и поочерёдно на подводе перевозили урожай.
Взрослые дети, здоровые внуки, хороший урожай, вроде и не хуже других живут. Только все чаще по вечерам, как погасят свет Акулина стала говорить, что дом её в Покровском так и не продан. Что надо бы съездить. Поискать. Ведь у неё сохранилось письмо Тимофеева сослуживца, там прописано, где искать его могилку. Уж почти двадцать лет как война окончилась. А она так ни разу и не была на могиле дочери.
Наконец, Акулина решилась ехать и взять с собой Наташку. К поездке готовилась тщательно. Написала письмо родственникам в Покровское и в Москву, что заедет их повидать. Накупила подарков. Сшила себе и Наташке по новому платью. Купила белые босоножки себе и коричневые новые сандалии Наталье.
Вот билеты в плацкартный вагон в руках и поезд медленно отходит от перрона.
Глава 27
ВОТ
Поезд, лязгнув буферами, остановился на перроне. За окном была Москва. Та и не та Москва, из которой уезжала Акулина почти двадцать лет назад.
— Суета сует. Как же мы с тобой, девка, тут разберёмся? — Акулина с волнением смотрела на многолюдный перрон. Все куда-то спешили, толкались. Народу-у-у-у…
— Баба Лина, а я читать умею. Вон, там всякие указатели, там и найдём, куда нам дальше идти, — довольная Наталья крутилась с пятки на носок, в ожидании нового, еще не виданного зрелища — Москва!!!
В горле встрял ком. От волнения Акулина села на полку, руки и ноги — онемели. Вот и молодость позади. Давно ли уезжала с этого же перрона. А уж двадцать лет прошло. И перрон не узнать. А ить домой едет. Дом у неё не продан. Они с Тимохой его построили. Хозяйка она в этих краях. Хозяйка!
— Ну, с Богом, — и Акулина подхватила чемодан.
Всё оказалось даже проще, чем она ожидала. Пригородный автобус вез их по той же пыльной, просёлочной дороге, по которой она уезжала много лет назад. Сердце щемило, и на глаза наворачивались непрошенные слёзы. Будто не в автобусе ехала, а время мимо бежало вспять. Ничего на неухоженных полях не изменилось. Ничего.
Автобус остановился, съехав с асфальта на пыльную обочину. В нескольких метрах от вытоптанного за многие годы пятачка автобусной остановки, крутыми зигзагами уходила вдаль просёлочная дорога. Шагать по ней, как и двадцать лет назад, пришлось пешком. Духота стояла такая, что даже дорожная пыль из-под ног не оседала, а прилипала к мокрому от пота лицу. Набитый подарками чемодан, Акулина сноровисто поставила себе на плечо, и, придерживая его руками, зашагала по той самой дороге, по которой последний раз провожала Тимофея.
— Всё. Не хочу в твою деревню. Поедем назад в Москву. Там газировка холодная. И мороженое есть, — ныла Наташка, волочась следом.
— Нечего теперь стонать. Надо итить. Може какой возница поедет, подвезет.
Наташка с тоской оглядела пустую дорогу.
— Ага, жди! — и села в пыль.
Акулина продолжала шагать ровным шагом.
— А-а-а-а-а… А-а-а-а…
Акулина всё также шагала вперёд, поднимая пыль.
— Я устала. Не видишь что ли? — поднявшись и догоняя её, ныл ребенок.
— Вижу. Но тебя унести не в силах. И или ты останешься тут, или иди немного в стороне, чтоб пыль дыхание не забивала. Уж не так много осталось.
И Наталья, поняв всю тщетность своих слёз, поплелась следом.
Вот то место, где Акулина последний раз прощалась с Тимофеем. Она поставила чемодан на обочину. Наклонилась, провела ладонью по земле. И пережитые чувства с новой силой вспыхнули в ней. Закрыв глаза, медленно сделала несколько шагов, чуть повернулась и вновь почувствовала прикосновение губ, рук и такой знакомый и родной запах… От неожиданной реальности этих ощущений Акулина зажмурилась, тряхнула головой, но ощущение не исчезало, ей показалось будто она задела плечо Тимофея.