Женская верность
Шрифт:
— Три штуки назад не приму. Подтаенные.
— Ладно. Бери остальные.
Галина и Татьяна стояли рядом, красные не от холодного ветра, а от стыда. Назад возвращались елё передвигали ноги, так что Акулине приходилось поторапливать их. Иван так и сидел на табуретке, теперь уж торопиться было некуда. До следующего автобуса было ещё далеко.
— Что мороженого очень хотелось, понять могу. Но вы же меня вором выставили, ведь знали, что кроме вас и меня дома никого не было, — в голосе Ивана звучала такая обида…
Если бы дядя Ваня стал ругаться, как-нибудь наказали бы, ну виноваты,
— Это значит, на меня можно подумать, что я у своей матери последнюю копейку краду, — Иван резко провёл рукой по лицу, будто хотел стереть всё случившееся, как наваждение.
— Ладно, пойду я а то и на последний автобус опоздаю, — и он собрался уходить.
— Мам, можно я останусь тут ночевать? — Татьяна смотрела на Елену с таким выражением лица, что та только и могла сказать:
— Ладно.
Растаенное мороженое Акулина поделила на всех, кроме себя. Ей желудок не позволял. А когда уже собирались ложиться спать и немного успокоились, то сказала:
— Сами видите, и вкуса никакого, и стыдоба одна получилась. Наперёд думайте. И запомните, от ворованного добра не жди.
Татьяна, как всегда, спала с Акулиной, а Галина с Устиньей.
Запомнили обе. На всю жизнь.
Глава 31
ТЁПЛАЯ РЕЧКА
Если стоя возле барака поднять вверх голову, то увидишь, как в небо, до самых облаков, уходят столбы серого дыма из новых высоченных труб КрасТЭЦ. А ещё с теплоэлектростанции вытекала тёплая речка, все женщины из бараков ходили на эту речку стирать бельё, а ребятишки — купаться. Чтобы дойти до речки, надо было миновать кусочек Сибирской природы, превращенной в парк. Среди почти не тронутых рукой человека зарослей, вились неширокие асфальтированные дорожки, на обочинах которых были расставлены гипсовые статуи. Но самое замечательное, была там настоящая карусель. А это уже даже не киоск с мороженым. Кому в детстве не хотелось кружиться, с замиранием сердца видя у своих ног ветки придорожных кустов? Иногда, по выходным дням, Акулина собирала всех, чтобы кого ненароком не обидеть, и вела кататься. Но это по выходным дням. В простые же дни карусель не работала. Поэтому, когда Акулина сложила в тазик бельё, готовясь пойти на речку, вместе с ней собрались только Татьяна и Галина. День стоял солнечный, жаркий. А в теплой речке ещё и вода теплая. Дорога представляла собой широкую песчаную тропинку, на которой то и дело встречались женщины, кто-то неторопливо шёл в сторону речки, кто-то уже возвращался.
— Ульяна? Здравствуй.
— Здравствуй, Акулина.
— Давно тебя не вижу. Сережка тоже у нас не бывает.
— Да, живу у Марьи. Алименты Ивановы по почте приходят. Так что не жалуемся.
— Ты б хучь иногда Серёжку к нам приводила. А то он своих братьев, сестёр не видит.
— Не ближний свет. А Марью одну оставить нельзя. Ваньку вашего за то, что бросил её, не виню. Не думай. Да и она зла не держит. Ну, развела судьба. Чего теперь?
— Да не судьба, Ульяна, а выпивка, проклятущая. Может надо было тебе построже с дочерью.
— Ой, Акулина Федоровна, чего только я не делала. И травами всякими
— Ладно, пойду я.
— Заходи, да зла на нас не держи. Понять должна — худого свому внуку единокровному не пожелаем.
И женщины разошлись в разные стороны.
После этой встречи Ульяну вновь одолели мысли о том, как вылечить дочь от страшной болезни. Что это болезнь, Ульяна не сомневалась. Потому как смотреть на Марью было жалко. Каждый раз, протрезвев, Марья обещала, что больше в рот не возьмет. Клялась. Божилась. Но проходили считанные дни, и всё повторялось. Жизнь как Тёплая речка, текла в прежних берегах.
— Теплая речка, Тёплая речка… Ну, дак более не ходить к этой речке, — Ульяна испугалась, неожиданно услышав собственный голос. Однако мысль, пришедшая в голову, засела надёжно. Всю ночь Ульяна крутилась с боку на бок, садилась на кровати, подходила к окну. Кое-как дождавшись восьми часов утра, направилась к Устинье.
— Устинья Федоровна, доброго здоровья.
— Проходи, Ульяна, проходи, — и, обмахнув полотенцем, подставила стул.
— Ты в гости, али по делу? Не томи. Больно час ранний. Уж не случилось ли какого худа?
— Ну как тебе сказать? Жизнь моя стала как наша Тёплая речка. Вроде и вода тёплая, и даже мелкая рыбешка водится, а пить нельзя. Вроде и дочь красавица, и внук — людям на зависть, а жисть — одни слёзы.
— Щё удумала?
— Хочу попросить Вашу Марию полечить мою Марью. Слыхала, она много чего знает.
— Тут я тебе не помощник. Дочь твоя. Тебе решать. Только, думаю, вреда от энтого нет. Ежели отвратит её от зелёного змия, счастье и тебе, и Серёжке. Да и Марьи такая жисть не в радость. Ну, а коли не выйдет, то и вреда всё одно никакого.
— Ладно. Вот потому с утреца и пришла к тебе. Може прямо счас и сходим?
— Ну, что ж? Она ещё должна дома быть, — и Устинья стала одеваться.
Небольшая, чистая комнатка в бревенчатом бараке насквозь пропахла ладаном. В переднем углу, перед образами, теплилась лампадка. На этажерке аккуратно сложены школьные учебники и чернильница — непроливайка. У входа — деревянный ящик со слесарными инструментами. На комоде, прикрытые вышитой салфеткой, толстые старинные книги, то ли библии, то ли псалтырь, не разобрать.
Мария выслушала внимательно, не перебивая.
— Ну, что ж? Дело хорошее. Только путь твой Ульяна труден будет.
— На всё согласная.
— Ты-то согласная, а вот согласиться ли дочь твоя?
— Говорила бы уж, Мария, щёль! — Устинья волновалась уже не меньше Ульяны.
— Ну, во-первых, найдёте другую квартиру. Чтоб была далеко от этого места. Не жалей, поменяйся. Чтобы после лечения товарок своих пьющих она не встречала, да и люди бы об её худом прошлом не знали. Заново начать ей ещё можно, а на том же месте из этой пропасти ей не выбраться. Как подберёшь место, сразу не меняйся, чтоб не успела и там она такую же историю начать.