Женские убеждения
Шрифт:
А потом как-то в столовой он услышал, как одна девочка сказала другой:
– А вот ты не знаешь про меня одну вещь. Я попала в Книгу рекордов Гиннеса.
А другая в ответ:
– Правда? А за что?
– А я собрала для переработки больше бутылок, чем все другие дети. Нравилось мне. В Толедо меня все знали. Этакий мелкий очкарик.
Кори резко развернулся, едва не подавившись фруктовым пирогом:
– Ты – Тарин из Толедо? – спросил он в изумлении. – Я про тебя читал в четвертом классе!
Девушка – на самом деле, настоящая красавица, с волнистыми темными волосами и черными глазами –
– Вот просто угадай, – повторил он, однако она не смогла, тогда он открыл секрет. Не стал упоминать лишь о том, что Тарин из Толедо стала безумно сексуальной и спросила у него, не хочет ли он как-нибудь выпить вместе.
– Из стеклянных стаканов, не пластиковых, – уточнила Тарин, произнеся это с многозначительностью в духе Джеймса Бонда.
А еще была его тайная благодетельница Клоув Уилберсон, которая выросла в страшно богатом Таксидо-Парке, штат Нью-Йорк, в доме, который носил название «Марбридж».
– Знаешь, Кори Пинто, ты разом и красавчик, и мерзавчик, – сказала ему как-то Клоув без всякого повода.
– И то, и другое? – мягко полюбопытствовал он.
Не рассказывал он Грир и о том, что однажды после вечеринки Клоув Уилберсон подошла к нему и объявила:
– Кори Пинто, ты такой длиннющий, что мне трудно сделать то, чего хочется.
– А чего тебе хочется?
Она заставила его нагнуться и поцеловала. Губы их соприкоснулись – одна мягкая поверхность с другой.
– Как, понравилось, Кори Пинто? – спросила она, когда он отстранился: ей почему-то нравилось называть его по имени-фамилии. А потом она быстро добавила: – Отвечать не надо. Я знаю, что у тебя есть подружка. Видела вас вместе. Да ладно, чего у тебя вид такой перепуганный?
– Не перепуганный, – возразил он, но почти тут же невольно вытер рот.
Иногда, проходя внизу, он видел комнату Клоув, и если там горел свет, он думал, что может войти и, совсем без всяких слов, уложить ее на постель, как он укладывал Грир, когда она приезжала в Принстон или он ехал в Райланд. Все, что ему говорила Клоув Уилберсон, оставалось в регистре поддразнивания.
Всякий раз, увидев Тарин из Толедо, он спрашивал:
– Ну и когда мы выпьем из стеклянных, не пластиковых?
Как сделать так, чтобы за все четыре годы учебы не переспать ни с кем, кроме Грир? Грир больше не было рядом, и его постоянно привлекали самые разные девушки. Хотелось сказать ей: давай выделим один день в неделю, чтобы флиртовать с кем вздумается, каждый у себя на кампусе. С человеком решительно тебе безразличным, просто чтобы удовлетворить низменную гормональную потребность. Ты можешь с этим своим ударником: я так понял, он в тебя по уши втрескался. Но Грир бы это шокировало, а делать ей больно он не хотел.
На весенние каникулы на первом курсе оба вернулись в Макопи; как-то раз, когда они сидели в пиццерии «Пай-лэнд» и занимались, Грир протянула руку через стол и рассеянно дотронулась до его лица. Погладила по щеке, ненадолго задержалась на бледном шрамике, которому был уже год с лишним. Он часто воображал себе, что когда они повзрослеют, перейдут на следующий жизненный этап, поселятся в общей квартире в Гринпойнте или
«Я-то всегда знал, что твоя цифра – девятка», – собирался он ей сказать. Но он стремительно взрослел, менялся; а Грир в последнее время начала пусть с запинкой, но воодушевленно рассказывать ему о том, как в этом мире обходятся с женщинами. И он постепенно понял, что его признание станет чистым бахвальством. Шрамик, который стал совсем тонким и бледным, почти незаметным, был когда-то знаком доблести, связанным с историей, которую ему очень хотелось рассказать. Теперь он понял, что не расскажет ее никогда.
К концу учебы Кори пришел к выводу, что надо бы написать книгу «Поступки под градусом» и составить ее из признаний разных людей о своих безумствах в пьяном виде. Беда в том, что все это надо еще вспомнить, чтобы записать. В Принстоне решения то и дело принимались на нетрезвую голову. Кори дважды переспал с Клоув Уилберсон на втором курсе, потом еще раз на третьем. Все это, разумеется, произошло под градусом, и каждый раз его терзали угрызения совести. Винить Клоув он, в принципе, не мог, но однажды вечером она, по сути, станцевала эротический танец у него на коленях. Ноги у Кори были такие длинные, что он постоянно разводил их в стороны, когда сидел. Через много лет, когда он ездил в Нью-Йорке на метро, женщины часто смотрели на него с раздражением, а он не понимал почему, пока однажды, в час пик, какая-то тетка не смерила его взглядом и не фыркнула: «Вывалил тут свое хозяйство». Он страшно смутился и рывком сдвинул колени, точно две детали механизма.
Но в просторном шезлонге, среди толпы, набившейся в отдельную квартиру в общежитии второго курса, после дегустации водки, которую устроил старшекурсник по имени Валентин Семенов – сын самого настоящего олигарха – Кори откинулся на спинку и позволил Клоув растечься по нему сиропом.
– Нифига себе, – произнес он, когда свет притушили, а она расстегнула ему ширинку. Его ошеломило это вжиканье молнии, тем более что рука, опустившая «собачку», не была рукой Грир. Той самой Грир, отсутствие которой было для него теперь так же значимо, как и ее присутствие, а ценность ее любви не поддавалась измерению – в итоге Кори был, видимо, богаче самого богатого олигарха.
Прости меня, подумал он, прости, пожалуйста, дело в том, что это был не просто поступок, а поступок под градусом: милая бесценная Грир с ее синей прядкой, сексуальным компактным телом и все растущим желанием стать смелее и сделать что-то, что поможет изменить мир, будто бы провалилась в люк, прочь от него, прочь. А вот Клоув Уилберсон ловко обогнула люк, уселась на Кори верхом в шезлонге, а потом и в своей постели. Наконец-то он увидел ее комнату не снизу, а изнутри. Куча кубков и ленточек – хоккейные победы. Куча безделушек, какие бывают только у богатых девушек. Пока они лежали в постели, родители ее позвонили дважды, и оба раза она сняла трубку. Рассказала ему, что у нее есть конь по кличке Годный, летом будет выступать в Саратоге.