Женский портрет
Шрифт:
«Американская мечта» претерпевала свои взлеты и падения. Первые послереволюционные десятилетия были отмечены патриотическим подъемом, достигшим вершины после победы в войне с Англией (1814 г.). В интеллектуальной жизни страны он проявился в настойчивом стремлении к национальному самоутверждению в духовной сфере – в историографии, литературе, искусстве. Затем наступили годы сомнений в действенности просветительских идей на американской почве. Они нашли свое отражение в сложных этических коллизиях романов Готорна, в причудливых и мрачных фантазиях По, в трагическом исходе борьбы Добра и Зла в монументальных полотнах Мелвилла. Аболиционистское движение 50-х годов и Гражданская война 1861–1865 г., закончившаяся формальным уничтожением рабства, оживили веру в осуществимость «американской мечты». На гребне этой волны обновленных надежд поднялась поэзия Уолта Уитмена, жизнерадостный юмор молодого Твэна, оптимистическая ранняя проза У. Д. Хоуэллса. Всем им в той или иной степени был свойствен «американизм» как вера в превосходство американской цивилизации над общественными установлениями Старого Света, в превосходстве американского «наивного сознания» над искаженным мироощущением представителей Европейского континента. Естественно поэтому, что проблема национального характера, занявшая значительное место в литературе послевоенного десятилетия, решалась в плане противопоставления «американского Адама» европейскому или европеизированному обществу. Эта антитеза присутствует в поэзии Уитмена, она же лежит в основе книги очерков Марка Твэна «Простаки за границей» (1869), [266]
266
См.: Боброва М. Марк Твэн. Очерк творчества. М., 1962; Ромм А. С. Марк Твен. М., «Наука», 1977, с. 34–38. Напомним, что очерки Твэна называются «The Innocent Abroad», т. е. в буквальном переводе «Невинные за границей».
267
См.: Елистратова А. А. Вильям Дин Гоуэллс и Генри Джеймс. – «Проблемы истории литературы США». М., «Наука», 1964, с. 205–286.
В 70-е годы Джеймс тоже отдал дань этой проблеме. Однако он подходил к ней иначе, чем Твэн и Хоуэллс. В отличие от них превосходство американца отнюдь не казалось ему аксиомой. Сталкивая своих соотечественников с европейской культурой – действие большинства его произведений этого периода разворачивается в Европе, героями же по большей части являются американцы, – он внимательно в них вглядывается. Что они такое в нравственном, эстетическом, психологическом отношении? Что могут противопоставить Старому Свету? Что ему дать? Что от него получить? Уже самой постановкой этих вопросов, не говоря уже об ответах, Джеймс расходился с большинством своих американских современников. Если его герои-американцы превосходили представителей Старого Света чистотой нравственного чувства (в повести «Мадам де Мов», 1874 г., и в романе «Американец», 1877 г., это превосходство становится даже основой сюжета), то пресловутая американская «невинность» сплошь да рядом оборачивается у него духовной неразвитостью – провинциальной ограниченностью, эстетическим невежеством, не делающей чести неотесанностью. Европа же для Джеймса – источник преодоления простоватой «невинности», источник для воспитания и развития чувств.
Ратуя за необходимость освоения европейского опыта, Джеймс главным образом имел в виду культурные, и прежде всего художественные, традиции Старого Света. «Интернациональная тема» в творчестве Джеймса 70-х годов тесно связана с темой американского художника. Американская действительность, где в силу исторических причин такие традиции отсутствовали, была, по мнению Джеймса, скудной почвой для развития художника, которому, помимо материала, требовалось еще и мастерство.
«Американцу, чтобы преуспеть, надо знать в десять раз больше европейца, – говорит мистер Теобальд, герой новеллы „Мадонна будущего“. – Нам не дано глубинного чутья. У нас нет ни вкуса, ни такта, ни силы. Да и откуда им взяться? Грубость и резкие краски нашей природы, немое прошлое и оглушительное настоящее, постоянное воздействие уродливой среды – все это так же лишено того, что питает, направляет вдохновляет художника, как, утверждая это, свободно от горечи мое печальное сердце. Нам бедным художникам приходится жить в вечном изгнании». [268]
268
The Complete tales and stories of Henry James, ed. L. Edel. L., 1961–1964, v. III, p. 15.
Подобно художнику Френхоферу из «Неведомого шедевра» Бальзака, на который в рассказе Джеймса есть прямая ссылка, [269] американский живописец оказывается творчески бесплодным. Но не потому, что занят поисками самодовлеющего совершенства формы. Поражение Теобальда обусловлено тем, что он пытается создать свой шедевр, не владея должным мастерством, о котором только говорит. Его трагедия в немалой доле сопряжена с «нашим (американским. – М. Ш.) недоверием к дисциплине ума и нашей национальной склонностью к трескучим преувеличениям». [270] Мистер Теобальд определяет себя как «половинку гения»: «Мне недостает руки Рафаэля, голова его у меня есть». [271]
269
Ibid., p. 28.
270
Ibid., p. 17.
271
Ibid., p. 48.
Обе темы – «интернациональная» и тема художника, пересекаясь, нашли свое воплощение в романе «Родерик Хадсон», [272] 1876 г. Герой его американский скульптор поставлен перед выбором: либо остаться в родном Нортгемптоне, провинциальном городке, где нет ни условий, ни надобности в развитии его таланта, либо образовать себя как художника, но покинуть родину. Приняв помощь мецената Роуленда Маллета, решившего употребить свои деньги на общественное благо – формирование художника, Хадсон едет в Рим. Однако, столкнувшись со сложным, многообразным, изощренным миром Европы, молодой американец не выдерживает искуса ни как художник, ни как человек. Талант его глохнет, и сам он гибнет.
272
Хотя Джеймс называл роман «Родерик Хадсон» своим «первым опытом» в этом жанре, практически первым был роман «Опекун и опекаемая», публиковавшийся в «Атлантик Мансли» в 1871 г. Впоследствии, считая его ученическим, Джеймс не включил его в «нью-йоркское издание».
«Дилемма художника», как удачно назвал эту тему Л. X. Пауэре [273] имела для Джеймса личное значение. В 1873 г., когда была написана и опубликована новелла «Мадонна будущего», он, очевидно, уже решил для себя вопрос о переезде в Европу. [274] Решение зрело медленно и было вызвано рядом, причин.
Генри Джеймса, несомненно, тяготил духовный климат Соединенных Штатов, вступивших в новый этап своего развития. 70-е годы – «позолоченный век», как назвал их Марк Твэн, – вошли в историю Америки как эра крушения тех просветительских идеалов, которые легли в основу «американской мечты». Победа над аграрным югом уничтожила препоны промышленному развитию. Освоение Запада с его нетронутыми естественными богатствами содействовало ускорению этого процесса. Бурный рост промышленного производства, повсеместное строительство железных дорог вместе с неограниченной эксплуатацией природных ресурсов открывали небывалые возможности обогащения. Безудержное стяжательство охватило все сферы общественной жизни. Столпами общества стали ловкий предприниматель и беззастенчивый хищник. Однако в сознании самих американцев экономическое процветание отождествлялось с прогрессом. Богатство, успех в его приобретении и приумножении получили значение нравственной ценности, а энергичная «деятельность» и предприимчивость воспринимались как проявление национального духа. В немалой степени так же оценивалась и деятельность в области искусства и литературы. Именно в этот период зародилось понятие «бестселлер», которым измерялось значение писателя. В Нью-Йорке, где Джеймс провел зиму 1874 г., атмосфера «торжествующей
273
См.: Powers L. H. Henry James. An introduction and interpretation. N. Y., 1970, p. 100.
274
Мысль поселиться в Европе, вероятно, возникла у Генри Джеймса во время пребывания в Италии в 1873 г. и обсуждалась со старшим братом Уильямом, который по приезде в Америку писал ему: «Ты стоишь на развилке своего жизненного пути и от того, что ты решишь, зависит все твое будущее… Перед тобой сейчас такая дилемма: с одной стороны, милая твоему сердцу Европа плюс трудность заработать себе на жизнь литературным трудом, к тому же ненормальность такого существования с точки зрения гигиены ума… с другой, тоскливая жизнь в Америке плюс, возможно, необходимость взять на себя механические, однообразные служебные обязанности, каковые придется исполнять изо дня в день, совмещая их с литературной работой для души… Короче, не возвращайся, пока не примешь окончательного решения. Если ты вернешься, худшими годами будут для тебя первые; если останешься, тяжкие годы, скорее всего, ждут тебя в конце, когда, к тому же, ничего уже не изменишь» (цит. по: Perry R. В. The thought and character of William James. Boston, v. I, 1936, p. 355–356). " Примечательно, что в приводимой выше статье о Тургеневе – безусловно, программной для Джеймса – он писал, что Тургенев производит впечатление человека, оказавшегося «не в ладу с родной страной, так сказать, в поэтической ссоре с ней», что должно особенно заинтересовать американского читателя, так как, «появись в Америке национальный романист большого масштаба, он, надо полагать, находился бы, в какой-то степени, в таком же умонастроении» (см. выше с. 496)
275
См.: Паррингтон В. Л. Основные течения американской мысли, т. III (1860–1920) – М – Л., 1963, с. 40 – 108.
Однако важнейшей причиной была творческая. Вместе с У. Д. Хоуэллсом он видел свое предназначение в том, чтобы создать американский реалистический роман, став, подобно Бальзаку, «историком современных нравов». [276] «Оглядываясь вокруг, – писал он Ч. Э. Нортону в 1871 г., – я прихожу к выводу, что и природа, и цивилизация нашей родины дают более или менее достаточно возможностей для литературной деятельности. Только секреты свои она откроет лишь поистине цепкому воображению. У Хоуэллса, мне кажется, его нет (а у меня, конечно, есть!). Чтобы писать об Америке на хорошем, на настоящем уровне, надо быть таким мастером, как нигде». [277]
276
Там же, с. 42.
277
«Henry James letters», ed. L. Edel, v. I, L., 1974, p 252.
С самого начала своей писательской карьеры Генри Джеймс относился к труду литератора, труду художника как к общественной деятельности, требующей от человека всех сил, полного развития своего дарования, подлинного профессионализма, высокого мастерства. Писатель, равно как и всякий художник, считал он, нуждается в школе, в учителях и сотоварищах, способных критически оценить его успехи и неуспехи. «Мне необходим regal (разлив. – фр.) умного, будящего мысль общества, – писал он матери из Италии в 1873 г., незадолго до возвращения на родину, – особенно мужского». [278] В Америке он не видел такого общества, иными словами, не находил для себя творческой среды. [279]
278
Ibid., р. 450.
279
Позднее, в 1879 г., представляя английскому читателю Н. Готорна и невольно примеряя на себя его судьбу, Джеймс писал: «Каждый человек работает лучше, когда у него есть сотоварищи, делающие одно с ним дело и стимулирующие его советом, примером, соперничеством. Тот, кто работает в одиночку, не имеет возможности извлекать пользу из чужого опыта и споров» (James Henry. Hawthorne. L. (English men of letters, ed. by J. Morley, v. VIII). Macmillan, 1887, p. 30–31).
Первоначально Джеймс предполагал обосноваться в Париже, где тогда жил Тургенев, где протекала деятельность «внуков Бальзака», как он окрестил для себя Флобера, Додэ, Э. Гонкура, Золя. Вскоре по прибытии в Париж Джеймс посетил Тургенева, и тот оказав ему радушный прием, ввел его в кружок французских реалистов.
Встреча с Тургеневым, которой Джеймс давно искал, [280] положила начало многолетним дружеским отношениям, не прекращавшимся до смерти русского писателя в 1883 г.
280
Прибыв в Париж 11 ноября 1875 г., Джеймс уже 22 ноября был у Тургенева. Начиная с 3 декабря 1875 г., когда он подробно описывает свой визит к «великому московскому романисту» своей тетке К. Уолш, и до переезда в Лондон в декабре 1876 г., он постоянно упоминает Тургенева в переписке, подробно сообщая своим адресатам о свиданиях и беседах с «бессмертным Иваном Сергеичем» (см.: «Henry James letters», ed. by L. Edel, v. II, 1975, p. 10–74). В конце 1874 г., возвращаясь из Италии в Америку, Джеймс отправился в Баден-Баден с намерением встретиться с Тургеневым (см.: «Henry James letters», ed. L. Edel, v. I, p. 458), однако его не застал, так как Тургенев находился тогда в Карлсбаде. По приезде в Кембридж Джеймс получил от Тургенева письмо с благодарностью за статью в «North American Review» (April, 1874), которую тот нашел интересной и справедливой (см.: Тургенев И. С. Поли. собр. соч. и писем. Письма, т. X, М. – Л., Изд-во АН СССР, 1963, с. 269).
Ivan Sergeitch – как Джеймс называл Тургенева в переписке – восхищал его не только как крупнейший романист своего времени, у которого он черпал уроки реалистического письма, но и своими человеческими качествами. «Он именно такой, о каком можно только мечтать, – сильный, доброжелательный, скромный, простой, глубокий, простодушный – словом, чистый ангел», [281] – писал Генри Джеймс писателю У. Д. Хоуэллсу вскоре после первой встречи с Тургеневым. В свою очередь и Тургенев весьма расположился к молодому американцу. [282]
281
«Henry James letters», ed. L. Edel, v. II, p. 23.
282
«Постарайтесь подружиться с Генри Джеймсом, он очень милый, разумный и талантливый человек», – писал Тургенев своему английскому переводчику У. Ролстону (Тургенев И. С. Указ. соч., т. XII, с. 63). «Он (Павел Жуковский – русский художник, живший в Париже, с которым Джеймс познакомился через Тургенева. – М. Ш.) также сказал мне, – писал Г. Джеймс брату, – что Иван Сергеич отзывался ему обо мне с похвалой «quilla jusqua l'attendrissement» (в которой даже слышалась растроганность. – фр.) и в таком тоне, в каком он редко о ком-либо говорит» («Henry James letters», ed. L. Edel, v. II, p. 42; см. там же: р. 10–74 и статью «Иван Тургенев» (1884) в настоящем издании).