Женское лицо СМЕРШа
Шрифт:
Кроме того, противник начал использование нового оружия небывалой мощности. Эта смертоносная бомба причинила непоправимый ущерб нашей земле и унесла тысячи невинных жизней. Если мы продолжим борьбу, это приведет не только к полному уничтожению японской нации, но и даст старт искоренению всего человечества.
В сложившейся ситуации мы обязаны спасти миллионы сограждан и оправдать себя перед святыми духами наших императорских предков. Именно по этой причине мы отдали приказ о принятии всех положений совместной Декларации.
Мы выражаем свое сожаление всем союзным государствам, которые
Жизнь нашего государства будет полна тягот и лишений. Мы понимаем это, однако в сложившихся условиях нам выпала судьба пройти по тернистому пути к достижению великого мира для всех грядущих поколений. В этих условиях мы должны вынести невыносимое.
Я прошу воздержаться от вспышек эмоций, которые могут вызвать ненужные раздоры, ввести других в заблуждение и привести к сумятице в мире.
Объединим наши усилия во имя будущего. Будьте честными, крепите бодрость духа, трудитесь, чтобы возвысить славу императорского государства и идти в ногу с мировым прогрессом!
Речь императора вызвала шок у японцев. Выходило, что Страна Восходящего Солнца впервые за 2600 лет признается в полном поражении и будет кланяться победителям. Многие люди были уверены, что война продолжается, что солдаты и офицеры императорской армии героически сражаются на фронтах, что император в своем замке живет оторванно от реалий настоящей жизни.
Через несколько дней после шока началась паника. Из уст в уста передавались слухи о жестокости американцев. Чувство страха охватило в первую очередь школьников, считавших не без влияния педагогов, что янки их всех вырежут или утопят. Женщины и девушки боялись насилия со стороны американских оккупантов, в особенности негров.
Нечто подобное происходило и в Германии в отношении советских солдат и офицеров.
В среде военных, особенно солдатской массы, на почве злоупотребления спиртными напитками постоянно организовывались митинги и различные сходки, где самураи кричали о необходимости продолжения войны. И на самом деле ещё долго в некоторых местах после выступления императора Хирохито не затухали очаги сопротивления.
Часть армейских офицеров, потерянных и охваченных скорбью, сводили счеты с жизнью. Вот один из примеров.
На аэродроме Оита готовился последний полет камикадзе. Адмирал Матоме Угаки внимательно выслушал речь императора. Потом он собрал в своем кабинете подчиненных и попросил налить в чашечки сакэ. После распития японского горячительного напитка он приказал подготовить самолеты к последнему полету. Одиннадцать моторов взревели, как только первая машина вырулила на взлетную полосу. Одна за другой винтокрылые птицы отправлялись в душное вечернее августовское небо.
В 19 часов 24 минуты адмирал Угаки передал оставшимся подчиненным на аэродроме Оита последнюю радиограмму:
«В нашей неспособности защищать Родину и сокрушить врага я виню только себя. Я ценю усилия, приложенные
Никто и никогда больше не увидел живыми адмирала Матоме Угаки и других летчиков, отправившихся с ним в Вечность, как и не узнал, где закончился их полет. Командование Тихоокеанским флотом Соединенных Штатов в тот день не зарегистрировало ни одной атаки камикадзе на их корабли и базы. Не исключено, что все они погибли в водах Тихого океана.
Другую часть японского офицерского корпуса охватили пароксизм, ненависть, раздражение к американским военнопленным, особенно летчикам. Так, в одном из гарнизонов города Фукуока после того как была выслушана речь императора, офицеры решили казнить шестнадцать американцев. Их погрузили в машину, и процессия направилась к океанскому побережью в районе поселка Абураяму.
По дороге каждого янки ждала одна жестокая участь. Всех их изрубили на куски самурайскими мечами солдаты императорской армии. Офицеры стояли в стороне и любовались зрелищем, как кромсают тела ненавистных врагов. После этого окровавленные останки ещё несколько минут живых людей были сброшены в заранее вырытые ямы на берегу Тихого океана.
Все в Японии понимали: война бесславно закончена. Народ был оскорблен, военные и политики перепуганы. Они понимали, что «судный день» не за горами, им придется отвечать за злодеяния.
И ещё к ним приходило осознание того, что когда исчезает суд совести, обществу остается свой суд, в котором председательствуют тюремщик и палач. Как писал П. Буаст, судебные места походят на колючие кустарники: овца находит в них убежище, но не может выйти из них, не оставив там часть своей шерсти. Шерстью для преступников были или тюремные нары, или отданная в качестве наказания за преступления собственная жизнь.
В прошлом столетии Тулузский парламент единогласно приговорил к колесованию некоего протестанта Каласа, позднее признанного невиновным. Кто-то из присутствующих на суде, чтобы оправдать эту ошибку, привел поговорку: «Конь и о четырех копытах да спотыкается…»
— «Добро бы ещё один конь», — ответили ему, — «а тут весь конный двор…»
Да, действительно, здесь споткнулся не только весь императорский двор Японии, а он подставил вместе с генералами-милитаристами подножку своему народу.
Эти и другие жуткие истории о встречах на Дальневосточных фронтовых дорогах с изуверством хищников войны довелось воспринимать глазами и ушами Зинаиды Шепитько, непосредственно участвуя в печатанье составленных обобщенных документов и из рассказов очевидцев.
Во время большого перемещения войск произошла интересная встреча старшего лейтенанта СМЕРШа Зинаиды Шепитько с майором — танкистом. Им оказался…Венька Журавлев.
Дело было так. При форсировании одной из речушек по срочно наведенному понтонному мосту приоритет продвижения давался танковой колонне. Автомашины легковые и грузовые, гужевой транспорт, личный состав обязаны были пропускать броню. Зина перемещалась на мотоцикле вместе с оперативником в отдел из совещания. У переправы стоял бравый майор с красным флажком, регулировал движение. Она присмотрелась и узнала в нем однокурсника.