Жены и дочери

Гаскелл Элизабет

— Вся твоя одежда пропахнет табаком. Тебе придется одолжить у Осборна духи, чтобы освежить ее, — безжалостно произнес сквайр, в то же время протягивая сыну короткую, изящную, с янтарным мундштуком трубку.

— Нет. У меня будет длинная курительная трубка. Отец, неужели вы думаете, что я младенец, чтобы возиться с подобной игрушкой? — спросил Роджер, разглядывая на ней резьбу.

В душе сквайр был доволен, хотя предпочел этого не показывать. Он только сказал:

— Осборн привез ее мне, когда вернулся из Германии. Это было три года назад.

Затем некоторое время они курили в молчании. Но общество сына очень успокаивало сквайра, хотя он ни словом об этом не обмолвился.

Немного погодя он произнес:

— Многое появляется и исчезает в жизни человека за три года — я это выяснил, — и он снова затянулся трубкой.

Пока Роджер раздумывал над тем, какой ответ дать на эту известную истину, сквайр отложил трубку и сказал:

— Я помню, где-то читал, какой переполох произвел принц Уэльский, собираясь стать регентом — по-моему, об этом писали в газете — что короли и их прямые наследники всегда были в плохих отношениях. Осборн тогда был совсем маленьким: он обычно выезжал со мной на Белой Суррей. Ты помнишь пони, которую мы звали Белая Суррей?

— Я помню ее. Но в те дни она мне казалась высокой лошадью.

— А! Это потому что ты был таким маленьким мальчиком. Тогда у меня в конюшне было семь лошадей, не считая лошадей на ферме. Я не помню, чтобы тогда у меня были заботы, кроме… у нее всегда было хрупкое здоровье, ты знаешь. Но каким прекрасным мальчиком был Осборн! Его всегда одевали в черный бархат, это было щегольство, но я тут ни при чем, и это было правильно, я уверен. Он красивый парень, но солнце сошло с его лица.

— Он очень тревожится из-за этих денег, и из-за беспокойства, что доставил тебе, — сказал Роджер.

— Только не он, — ответил сквайр, вынимая трубку изо рта и вытряхивая ее о решетку камина с такой силой, что она раскололась на куски. — Ну вот! Но не тревожься! Я сказал, только не он, Роджер! Он не из тех, кто беспокоится о деньгах. Легко достать деньги у евреев, если ты старший сын и наследник. Они просто спрашивают: «Как стар твой отец, у него был удар или приступ?» и дело улаживают немедленно, затем они отправляются бродить туда, куда их не звали, порочат строевой лес и землю… Давай не будем говорить о нем, это не хорошо, Роджер. Мы с ним не в ладах, и мне кажется, что только Господь Всемогущий мог бы направить нас на путь истинный. От того, что я думаю о том, как он печалится по ней, в конце концов, мне делается еще горше. И все же в нем столько хорошего! Он такой быстрый и умный, если бы только всерьез взялся за дело. Ты всегда был медлительным, Роджер… все твои учителя обычно так говорили.

Роджер рассмеялся:

— Да, в школе мне нередко доставалось за свою медлительность, у меня было много прозвищ.

— Не переживай! — сказал сквайр. — Уверяю тебя, я не переживаю. Если бы ты был таким же умным, как Осборн, ты бы интересовался только книгами и сочинительством, и, возможно, ты бы тоже, как он, посчитал скучной компанию такого неотесанного мужлана, как я. И все же я полагаю, о тебе много думают в Кэмбридже, — продолжил он, помолчав, — с тех пор, как ты получил эту прекрасную степень по математике. Я почти забыл, что… новости пришли в такое несчастливое время.

— Ну да. Они всегда гордятся старшим рэнглером года в Кэмбридже. В следующем году я должен отказаться от этого звания.

Сквайр сел и уставился на угли, все еще держа в руках бесполезный черенок. Наконец он произнес тихим голосом, словно боялся, что его подслушивают:

— Я обычно писал ей, когда она уезжала в Лондон, и рассказывал ей домашние новости. Но теперь письма не дойдут до нее. Ничто не дойдет до нее.

Роджер вскочил.

— Где коробка с табаком, отец? Позвольте мне наполнить другую трубку! — наполнив трубку, он наклонился над отцом и погладил его по щеке. Сквайр покачал головой.

— Ты только что приехал домой, парень. Ты не знаешь меня, каким я стал теперь! Спроси Робинсона… мне не хочется, чтобы ты расспрашивал Осборна,

ему следует оставить это при себе… но кто-нибудь из слуг расскажет тебе, что я не похож на прежнего из-за того, что прихожу в ярость. Меня обычно считали хорошим хозяином, но теперь это прошло. Когда-то Осборн был маленьким мальчиком, и она была жива… когда-то я был хорошим хозяином… хорошим хозяином… да! Теперь все это прошло.

Он взял свою трубку и начал снова пускать дым, и Роджер, помолчав несколько минут, начал длинную историю о каком-то студенте из Кэмбриджа, с которым случилось несчастье на охоте, и рассказывал это с таким юмором, что заставил сквайра от души посмеяться. Когда они поднялись, чтобы отправиться спать, отец сказал Роджеру:

— Что ж, мы провели приятный вечер… по крайней мере, я. Но ты, возможно — нет, я знаю, что я плохая компания.

— Я не помню, когда я проводил более приятный вечер, отец, — ответил Роджер. И он говорил искренне, хотя не задумывался о причинах своего счастья.

Глава XXIV

Скромный обед миссис Гибсон

Все это произошло перед первой встречей Роджера с Молли и Синтией у мисс Браунинг и до того, как в пятницу состоялся долгожданный скромный обед у мистера Гибсона.

Миссис Гибсон рассчитывала, что этот обед окажется для младших Хэмли приятным событием, так и произошло. Мистеру Гибсону нравились эти молодые люди не только из-за их родителей, но и сами по себе, поскольку он знал их с пеленок. А к тем, кто ему нравился, мистер Гибсон относился со всей любезностью. Миссис Гибсон оказала им радушный прием, а сердечность хозяйки — очень подходящий покров для сокрытия других недостатков. Синтия и Молли выглядели превосходно, это все, что потребовала от них миссис Гибсон, поскольку желала принять деятельное участие в разговоре. Конечно, Осборну выпало разделить с ней ее участь, и некоторое время они щебетали, соблюдая все принятые манеры и произнося банальности, без которых не обходится «искусство светской беседы». Роджер, которому следовало бы угождать то одной, то другой молодой девушке, был всецело поглощен тем, что рассказывал ему мистер Гибсон о статье по сравнительной остеологии [67] из какого-то иностранного научного журнала, который лорд Холлингфорд по привычке посылал своему другу, деревенскому доктору. И, тем не менее, время от времени, он отвлекался, рассматривая лицо Синтии, сидевшей между его братом и мистером Гибсоном. Она не особенно следила за всем, что происходило за столом, ее веки были опущены, а прекрасные длинные ресницы отбрасывали тень на округлые щеки, когда она крошила на скатерти хлеб. Она думала о чем-то своем, Молли изо всех сил пыталась понять, о чем. Внезапно Синтия подняла глаза и поймала пристальный взгляд Роджера, полный восхищения, слишком явного, чтобы не понять, что оно предназначалось ей. Она слегка покраснела, но как только первое смущение от его явного восхищения прошло, она бросилась в наступление.

67

Остеология — раздел анатомии, изучающий форму, строение и функции костей.

— Совершенно верно, — сказала она ему, — я была невнимательна. Я не знаю даже азов науки. Но, пожалуйста, не смотрите на меня так сурово, даже если я неуч.

— Я не знаю… я не хотел смотреть так сурово, уверяю вас, — ответил он, не зная точно, что сказать.

— Синтия вовсе не неуч, — заметила миссис Гибсон, опасаясь, как бы мнение дочери о самой себе не восприняли всерьез. — Но я всегда замечала, что у одних есть талант к одному, а у других — к другому. Таланты Синтии не в науке и в серьезных предметах. Ты помнишь, дорогая, сколько хлопот мне доставило научить тебя пользоваться глобусом?