Жены и дочери
Шрифт:
Молли больше не могла это вынести; она поднялась в свою комнату — ее собственную, аккуратную, новую комнату, которая едва ли казалась ей знакомой, и начала плакать так исступленно и так долго, что перестала, лишь когда сильно ослабела. Она думала о том, как миссис Хэмли тоскует по ней, о старом поместье, чья тишина могла угнетать больного человека; о том, как сквайр был уверен, что она поедет прямо с ним. И все эти мысли тяготили ее больше, чем ворчливое недовольство мачехи.
[1] Обычный, вежливый разговор. Цитата из «Вэйкфилдского священника» Оливера Голдсмита, гл. 9. Музыкальные стаканы — стаканы, наполненные водой на разную глубину, и которые от удара о них издают разные звуки.
[2] Майорат — система наследования, при которой имущество переходит нераздельно к старшему в роду или к старшему из сыновей умершего.
[3] Sotto voce (с
Глава XVII
Неприятности в Хэмли Холле
Если Молли думала, что в Хэмли Холле постоянно царит мир, она жестоко ошибалась. Что-то не заладилось во всем доме; и по какому-то очень странному обстоятельству общее недовольство, казалось, овладело домочадцами. Все слуги давно служили в поместье и, слушая обрывки разговоров, которые вели в их присутствии, они узнавали от кого-то из членов семьи обо всем, что волновало хозяина, хозяйку, либо молодых джентльменов. Любой из них мог бы рассказать Молли, что общее смятение в доме было вызвано многочисленными долгами, сделанными Осборном в Кэмбридже. Долгов, которые теперь, после того, как все надежды на стипендию улетучились, в одночасье свалились на сквайра. Но Молли, которой миссис Хэмли сама рассказывала все, что ей хотелось рассказать гостье, не поощряла доверительности слуг.
Ее поразила перемена во внешности «мадам», как только она увидела ее в затемненной комнате, лежащей на софе в белом платье, столь же бледном и тусклом, как лицо его хозяйки. Сквайр ввел Молли в комнату со словами:
– Вот и она, наконец!
Молли едва могла себе представить, что интонации его голоса могут быть такими разнообразными — начало предложения он произнес громко и радостно, тогда как последние слова были едва слышны. Он увидел смертельную бледность на лице жены — отнюдь не новое зрелище для него, но всякий раз вызывавшее у него потрясение. Стоял прекрасный, безмятежный зимний день, на каждой ветке деревьев и кустарников блестели капли растаявшего под солнцем инея. Малиновка, сидя на кусте остролиста, весело щебетала, но жалюзи были опущены, и из окон миссис Хэмли ничего этого не было видно. Большой экран отгораживал от нее огонь камина, чтобы приглушить жар веселого пламени. Миссис Хэмли крепко сжала руку Молли, прикрыв глаза ладонью.
– Она не слишком хорошо себя чувствует сегодня утром, — пояснил сквайр, покачав головой. — Но не бойтесь, моя дорогая, здесь дочка доктора, все равно, что сам доктор. Вы приняли свое лекарство? Выпили бульон? — продолжил он, тяжело ступая на цыпочках и заглядывая в пустую чашку и стакан.
Затем он вернулся к софе, смотрел на жену минуту или две, а потом нежно поцеловал ее и сказал Молли, что поручает мадам ее заботам.
Миссис Хэмли, словно боясь замечаний или расспросов Молли, сама начала поспешно ее расспрашивать.
– Теперь, моя дорогая, расскажите мне все. Это не нарушит секретности, поскольку я никому не расскажу об этом, и не задержусь на этом свете надолго. Как вы поживаете — как новая мама, полезные решения? Позвольте мне помочь, если это в моих силах. Думаю, девочке я могла бы быть полезной — мать не знает мальчиков. Но расскажите мне все, что захотите и что пожелаете. Не бойтесь рассказывать в подробностях.
Даже Молли, которая мало общалась с больными, заметила, сколько беспокойного возбуждения было в этих словах. Интуиция или природное чутье помогли ей рассказать длинную историю со множеством подробностей — о дне свадьбы, визите к барышням Браунинг, новой мебели, леди Харриет и так далее — легкое течение разговора успокаивало миссис Хэмли и отвлекало ее от мыслей о собственных страданиях. Но Молли умолчала и о своих невзгодах, и о новых отношениях в доме. Миссис Хэмли это заметила.
– Вы с миссис Гибсон хорошо ладите?
– Не всегда, — ответила Молли. — Вы же знаете, мы не слишком хорошо знали друг друга до того, как стали жить вместе.
– Мне не понравилось то, что вчера вечером рассказал сквайр. Он был очень рассержен.
Эта рана еще не затянулась, но Молли решительно хранила молчание, заставляя себя думать о другой теме для разговора.
– Ах! Я поняла, Молли, — произнесла миссис Хэмли, — вам не хочется рассказывать мне о своих обидах, и, все же, возможно, я могла бы помочь вам.
– Мне не хочется, — тихо ответила Молли. — Я думаю, папе это не понравилось бы. И, кроме того, вы и так мне много помогли — вы и мистер Роджер Хэмли.
– Да, Роджер! На него можно положиться. О, Молли! Мне столько нужно вам рассказать, только не сейчас. Я должна принять лекарство и постараться поспать. Добрая девочка! Вы сильнее, чем я, и можете обойтись без утешения.
Молли проводили в другую комнату; служанка рассказала, что миссис Хэмли не желала, чтобы гостью беспокоили ночью, что вполне вероятно случится, если она будет ночевать в своей бывшей спальне. После полудня миссис Хэмли послала за ней и, не сдерживаясь, как свойственно тяжело больным, рассказала Молли о семейном несчастье и разочаровании.
Миссис Хэмли заставила Молли сесть рядом на маленькую скамеечку и, держа ее за руку, вглядывалась ей в глаза, ловя в них сочувствие быстрее, чем слушательница смогла выразить его словами, начала:
– Осборн так разочаровал нас! Я все еще не могу этого понять. И сквайр так ужасно разозлился! Я не могу представить, на что были потрачены все деньги — помимо счетов и ссуд от ростовщиков. Сквайр не показывает мне, насколько он сейчас зол, потому что боится другого приступа, но я знаю, как он разъярен. Понимаете, он потратил очень много денег, осушая ту землю у выгона Аптон, и теперь очень стеснен в средствах. Но это удвоило бы стоимость поместья, поэтому мы не думали ни о чем, кроме экономии, которая, в конце концов, принесла бы Осборну выгоду. А теперь сквайр говорит, что он должен заложить часть земли. И вы не можете представить, как глубоко это ранило его. Он продал много строевого леса, чтобы отправить мальчиков в колледж. Осборн… о! каким любимым, каким любящим сыном он всегда был: он же наследник, вы знаете. И еще он такой умный, все говорили, что он получит награды и стипендию, и я не знаю, что еще. И он все-таки получил стипендию, а потом все пошло не так. Я не знаю, почему. Это самое худшее. Возможно, сквайр написал ему слишком гневное письмо, и между ними больше не стало доверия. Но он мог бы рассказать мне. Он бы сделал это, я знаю, Молли, если бы он был здесь, наедине со мной. Но сквайр разозлился и приказал ему не показываться дома, пока он не расплатится с долгами из своего денежного содержания. Получая двести пятьдесят фунтов в год, он, во что бы то ни стало, должен выплатить больше девятисот фунтов. А до тех пор он не должен возвращаться домой! Возможно, Роджер тоже будет делать долги. У него всего лишь двести фунтов, но он не старший сын. Сквайр отдал распоряжение, чтобы людей уволили с осушения земель. А я лежу без сна и думаю, как их бедные семьи переживут эту холодную зиму. Но что нам делать? Я никогда не была сильной и, возможно, расточительна в своих привычках; а еще были расходы на семейные праздники и улучшение этой земли. О, Молли! Осборн был таким милым ребенком, таким любящим мальчиком, и таким умным! Вы знаете, я читала вам некоторые его стихи, а разве мог человек, который так пишет, поступить плохо? И все же, я боюсь, что он так сделал.
– Разве вы не знаете, как он потратил деньги? — спросила Молли.
– Нет, не знаю. И мне так больно об этом думать! Есть счета от портных, счета за переплет книг, за вино и картины — доходит до четырехсот — пятисот фунтов. И хотя его расходы чрезмерны… непостижимы для таких простых людей, как мы…, может быть, это всего лишь роскошь наших дней. Но деньги, за которые он не станет отчитываться… о них мы узнали от лондонских поверенных сквайра, которые выяснили, что некоторые люди с сомнительной репутацией интересовались порядком наследования поместья. О, Молли, хуже всего… я не знаю, как заставить себя рассказать вам… что касается возраста и здоровья сквайра, сквайр…. дорогой отец дорогого Осборна… (она начала рыдать почти истерически, и, тем не менее, продолжала говорить, несмотря на попытки Молли остановить ее)…который держал его на руках и благословил его раньше, чем я поцеловала его, и всегда считал его своим наследником и любимым первенцем. Как он любил его! Как я любила его! Иногда в последнее время я думаю, что мы поступили несправедливо с дорогим Роджером.
– Нет, я уверена, что нет. Только посмотрите, как он любит вас. Он всегда прежде всего думает о вас: он может не говорить об этом, но каждый это заметит. И, дорогая, дорогая миссис Хэмли, — сказала Молли, решив сказать все, что накопилось у нее на душе, раз уж ей предоставили слово, — вам не кажется, что было бы лучше не осуждать мистера Осборна Хэмли? Мы не знаем, что он делал с деньгами: он так добр, ведь так? Может, ему захотелось помочь каким-нибудь бедным людям — какому-нибудь торговцу, например, на которого давили кредиторы… какому-нибудь…