Жернова. 1918–1953. Книга четвертая. Клетка
Шрифт:
У себя в кабинете Кривоносов разложил на столе карту-трехверстку, в центре которой была означена их зона, прикинул, куда могли бы двинуть беглецы, если бы выбрались незамеченными из забоя, устроив после себя обвал, надел шинель и отправился к руднику, чтобы на месте осмотреться и уж тогда решить, стоит ли ему ворошить закрытое дело.
Из своей чекистской практики Павел знал, что преступники способны на такое, чего, кажется, и в природе не должно существовать, во что иногда просто невозможно поверить, потому что среди преступников люди встречаются необычные, гораздые на всякие выдумки.
Глава 19
До рудников проложена дорога шириной метров двенадцать, чтобы по ней могла проходить колонна заключенных по четыре в ряд и сопровождающая ее на расстоянии не ближе двух метров с обеих сторон охрана. Дорога засыпана гравием и утрамбована, так что идти по ней – одно удовольствие.
Примерно полтора километра до четвертого, то есть самого последнего рудника, Кривоносов преодолел быстрым, легким шагом сильного человека менее чем за пятнадцать минут.
Слева от дороги бежала по камням быстрая речушка, дальше шли заливные луга, заросли ольхи, наверняка перепутанные малинником, над ольхой, подернутой зеленой дымкой распускающейся листвы, белели стволы берез, а по пологому склону поднималось мрачное еловое и пихтовое непролазье.
Справа же, прямо от дороги, вздымались круто вверх скаты сопок, заросшие таким же сумрачным лесом, но сейчас освещенные предзакатным солнцем и потому казавшиеся еще более мрачными и непролазными.
Солнце висело над дальними горными хребтами, небо было чисто, тени длинны и глубоки, воздух свеж и терпок от буйного цветения тайги.
Кривоносов любил это время года, его властно тянуло в тайгу, к ночному костру, он любил охоту, особенно – охоту на людей: тут свой, ни с чем не сравнимый азарт, а после каждой такой охоты, если она была удачной, ты как бы поднимаешься над всем миром и начинаешь чувствовать себя более чем просто человеком. Удивительное состояние.
Павел не мог объяснить себе этого состояния, сравнить его тоже было не с чем, разве что с основательным подпитием или с ночью, проведенной с жадной до мужских утех бабой. Впрочем, это не совсем то, и предвкушение необычного состояния души и тела уже будоражило кровь, так что Павел невольно начинал оглядываться и всматриваться в густой мрак подступающей к дороге тайги, вслушиваться в ее шорохи и голоса, готовый в любую секунду выхватить оружие, броситься в сторону, раствориться среди мрачно настороженных деревьев…
Дорога дала ответвление и побежала дальше.
Справа, метрах в двухстах, показались низкие навесы, под которыми промывали породу, открылся черный зев рудничного штрека. Из него по деревянному трапу выкатывались одноколесные тачки, толкаемые вытянутыми в свечку тачкогонами. Там и сям под грибками торчали бойцы охраны с винтовками "на руку", своей неподвижностью напоминающие пеньки от сгоревших во время лесного пожара деревьев. Почти такие же пеньки, но не в переносном, а в прямом смысле слова, окружали штрек и промывочную площадку по скату сопки: лес здесь выжгли и вырубили специально, чтобы меньше было соблазнов
Кривоносов миновал один рудник, второй, третий. Все они по какому-то непонятному плану вгрызались в одну и ту же гряду сопок и, может быть, даже в одно и то же место в глубине этой гряды, где проходила золотоносная жила, но только с разных сторон, потому что дорога все время забирала вправо, как бы окружая эти невысокие сопки, и все время вдоль дороги бежала по камням шумливая речушка, состоящая из двух потоков: чистого основного, и мутного с промывочной водой, который держался у левого берега и долго не смешивался с основным потоком.
Возле четвертого рудника дорога заканчивалась, упираясь в изрытую лощинку. Здесь тоже были и навесы, и лотки, и трапы, и черный зев штрека, – все, как положено. Не видно было только людей, да под грибками не торчали охранники. Со стороны четвертого рудника тайга отступила к самой вершине сопки, бока ее весело зеленели травой, мхами и куртинами низкорослого кустарника, кое-где поднималась молодая пихтовая поросль да желтели оползни и размывы, среди которых там и сям чернели пни – остатки некогда сгоревшего или поваленного леса.
"Если и дальше будет такая же сушь, – подумал Павел, оглядываясь на ходу, – то к концу мая жди лесных пожаров".
Он дошел до входа в штрек, остановился. Из черной дыры несло холодом и чем-то потусторонним. Павел никогда не был в рудниках, подземелье пугало его своей зажатостью и невозможностью уклониться от опасности…
А вот, судя по описанию, та куча мусора, где нашли светильники. Куда могли двинуть беглецы, выбравшись из подземелья? Скорее всего, вон туда, за речку. Все зэки, насколько Павлу было известно, бегут на юг – к Амуру, или на юго-запад – к Байкалу. Значит, и у этих одна дорога – сразу же через речку. А там? А за речкой, скорее всего, разобьются на две-три группы.
Он слышал на курсах, что уголовники при побегах берут с собой людей из другой среды, так называемых "коров" – заключенных, предназначенных на съеденье. Но бригада Плошкина – это не уголовники, а политические, и как они себя поведут, неизвестно. Однако трудно предположить, что эти голодные, ослабленные люди могут пуститься в такое далекое и тяжелое странствие. Тем более политические, люди, как правило, городские, с тайгой не знакомые. Кстати, надо будет посмотреть по личным делам, что за народ собрался в бригаде Плошкина и что представляет из себя сам бригадир. Но кем бы они ни были, а исходить надо из того, что эти люди не глупее тебя самого.
Значит, если они выберутся и побегут…
Павел еще раз внимательно огляделся и попытался представить себе состояние людей, вышедших ночью из штрека: отец всегда говорил, как важно для следователя поставить себя на место преступника. Конечно, они готовились и заранее продумали свой маршрут. Именно на пути через речку они надеются не оставить следов: везде камень и только камень. И даже за рекой идет довольно широкая полоса галечника. Потом невысокий береговой обрыв, образовавшийся в половодья и разливы… Вот там-то и должны остаться следы.