Жертва особого назначения
Шрифт:
Один из курдов что-то выкрикнул и побежал, в то время как другой открыл огонь на прикрытие.
Дальше все произошло мгновенно. Огонь открыли с двух точек: из населенного пункта и откуда-то из болот. Из болот – близко, и из чего-то достаточно мощного. Курд, который пытался перебежать, споткнулся и рухнул на бегу лицом вперед. Второй упал назад, за машину. Брызнула кровь.
– Ты, козел, что ты делаешь? Надо договориться с ним!
Курд с искаженным от боли и гнева лицом сунул руку в карман и достал гранату. Выдернул чеку.
– Курдистан или смерть!
– Ах,
И мы выбрались из здания, идя, как два чертовых педика на фестивале. Снайпер ФБР мог бы и попробовать, только с очень хорошей болтовой винтовкой. Не с «СВД».
И даже до половины пути мы дошли.
– Руки в гору!
По тому, как застыло лицо американца, я понял – нет, ни хрена не шутка. Не доверяя ему, я не дал ему оружие и теперь расплачивался за это. Контролировать триста шестьдесят градусов я не мог. И никто не мог.
– Салам алейкум! – громко сказал я. – Можно я повернусь?
– Заглохни! Стреляю на первое движение.
Какой нервный.
– Не дергайся. Дернешься – труп.
Это я уже понимаю. И, кажется, даже опознаю его – по голосу. Хотя слышал всего дважды в жизни.
– Хорошо, только успокойся. Давай поговорим.
– Заткнись! Брось автомат!
По шуму шагов я примерно понимал, где он, но нападать и не подумал. Это только в кино такие трюки проходят. А в реальной жизни при прочих равных проверяющий всегда опередит с выстрелом проверяемого.
Так что автомат я бросил. Недалеко от себя.
– Руки назад! Руки назад!
Я вопросительно посмотрел на американца. Тот едва заметно мотнул головой.
Нет.
– Что дальше?
Вместо ответа что-то тяжелое хрястнуло меня по башке. Я упал – лежащего не бьют, это есть в культуре многих народов. И все-таки здорово он мне прислал, гад, аж искры из глаз.
– Это тебе за бандеровца, москалина.
Еще один удар – с разгона и по почкам. Этак-то он у меня здоровый кусок здоровья отнимет, гаденыш.
Еще один удар. А потом я почувствовал, как на руках с треском затягивается пластиковая лента наручников. В этот момент – видел я уже хреново – американец решил попытать счастья. Резко ударил ногой по земле, посылая в лицо наклонившегося надо мной убийцы землю, песок и камни. Убийца взревел, но я уже знал, чем это все кончится. Хреново это кончится. Придурок ты, придурок. Церэушный. Тебе надо было раньше, когда у меня руки были свободны. Тогда могли бы выжить. По крайней мере, я мог бы выжить. А теперь.
Хреново все теперь.
Очень хреново.
В себя я пришел через несколько секунд. Убийца, а это был тот наемник, которого нанял Борян, тот самый украинский десантник-миротворец, замешанный в заказном убийстве, с наслаждением пинал американца у стены. Тот, наверное, проходил какие-то курсы спецподготовки на ферме, в центре подготовки американского оперативного персонала, но против украинского «кречета» был откровенно жидковат.
Украинец был в «пустынном»,
Рискнуть? Неохота подыхать вот просто так.
Я прикинул расстояние – ползти не получится. Не может быть, чтобы украинец не наблюдал за мной краем глаза, а боковое зрение – наиболее эффективное. А для того чтобы добраться до пистолета, мне надо перекатиться ровно семь раз. Семь раз, и пистолет будет у меня в руках.
Или лишняя дырка в голове. Для вентиляции.
Ну же, сделай что-нибудь! Хотя бы начни причитать, умолять не убивать. Хоть что-то.
Тем временем «кречету» надоело пинать американца, и он сделал с ним ровно то же, что и со мной – заковал в наручники. Точнее, не заковал, а просто застегнул пластиковую ленту. Затем, оставив американца в покое, подошел ко мне, для приветствия пнул ногой в живот. Я застонал, показывая, как мне больно.
– Ну чего, москалина?
– Бабки хочешь?
– Бабки это хорошо. Только потом. Чего это ты туда посматривал? Ага!
Вася посмотрел в том направлении и увидел пистолет. Хмыкнул, сделал несколько шагов, поднял оружие. Посмотрел, зачем-то взвесил, видимо, пытаясь определить, заряжен он или нет. Сунул за пояс.
– Чего, москалина? С кого начать? Кого за яйца подвешивать.
– Шефа твоего. – Я закашлялся и сплюнул кровь из надкушенной мною щеки, показывая, как мне плохо и больно. – Шефа подвесь.
– Дело хорошее. Только его кончили. И с кого мне теперь спрашивать?
– Работу хочешь?
– Чего-о-о?
– Работу, говорю. Развяжи – получишь.
Украинец снова пнул меня, но уже без особой злости.
– Вот наглая тварина. Одной ногой в могиле, а работу предлагает. Москальское семя, одним словом.
– Мы с тобой.
– Хорош трындеть. Никакие мы с тобой не одинаковые, ясно? Ты и рыбку хочешь съесть, и на х… не садиться. Поэтому на государство работаешь и себе гребешь, гнида. Со всех кормушек хаваешь. Я честнее тебя, понял?
– Дурак ты.
Эти слова мне обошлись в еще один пинок. Не детский, надо сказать.
– Дурак ты, – повторил я, – ты мне как брат щас должен быть.
По опыту скажу – если повторить то же самое, за что получил пинок, либо получишь пулю в голову, либо не получишь нового пинка. А Вася заинтересовался. Хоть и вида не показывает, но еще тогда, у машины, заинтересовался. Украинцы такие. Меня вообще-то вряд ли можно назвать укроненавистником, у меня своих дел за гланды, но они такие. Всегда взвешивают, что для них выгоднее, и соображения морали, верности данному слову, другой подобной туфты для них играют очень небольшую роль. Очень-очень небольшую. Может, оттого, что они живут намного хуже нас, у них так. У них ведь «хай гирше, або инше» – пусть еще хреновей, да по-другому. А спорим, я и сейчас смогу сделать такое предложение, от которого не отказываются?