Жертва судебной ошибки
Шрифт:
Дюкормье приехал сюда с полгода тому назад с какой-то авантюристкой-графиней, впрочем, очень хорошенькой женщиной, но, говорят, отъявленной плутовкой, какая только выходила из рук сатаны.
Они приехали из Южной Америки, где этот пройдоха Дюкормье был в продолжение двух лет министром внутренних дел при Розасе (скажите на милость, каково министерство и каковы внутренние дела!). Как бы там ни было, а Розас, вероятно, влюбился в подругу Дюкормье. Но вот что достоверно: в один прекрасный день, по повелению этого диктатора, почтенная парочка в один прыжок очутилась из министерства внутренних дел на корабле, доставившем «честное семейство» в Сантьяго на Кубе. Там они, вероятно, одурачили изрядное количество простаков, потому что, явившись сюда, в Нью-Йорк, открыли дом, великолепный дом, где велась азартная игра. Говорят, будто Дюкормье и его графиня передергивали карты, что для них было пустячным грешком. Среди наиболее
Янки не сказал ни слова и потихоньку скрылся. На следующий день он притворился больным и попросил своего друга Дюкормье прийти к нему. Дюкормье пришел. Черный слуга вводит его в совершенно темную комнату и запирает за ним дверь. Дюкормье очень удивлен и спрашивает, что это значит. Раздается голос янки: «Мой дорогой, идите прямо перед собой, пока не наткнетесь на стол, на нем вы найдете длинный китоловный нож и пару двуствольных пистолетов, и вооружитесь; я уже вооружен. Мы в потемках должны искать друг друга и биться насмерть. Вы меня угостили французским блюдом, а я вас угощаю рагу а'ля янки. На помощь не зовите, бесполезно: мой невольник — надежный слуга и не войдет сюда раньше как через два часа. Вооружайтесь же, а если не хотите, тем хуже для вас, я вас убью». Дюкормье заревел от ярости, но рассчитал, что лучше защищаться, чем быть убитым безоружным, и был вынужден согласиться на американскую дуэль. По словам чернокожего, который подслушивал у двери, борьба продолжалась час с четвертью с невероятным ожесточением, судя по количеству выстрелов, по возне сражавшихся и лютым крикам, которые он слышал. Потом все замолкло, но верный, исполнительный слуга, свято соблюдая приказание господина, отворил дверь только по прошествии двух часов. Янки лежал мертвый, пронзенный двумя пулями и девятью ранами от ножа. Дюкормье еще дышал, и меня позвали на помощь. Я нашел, что левое бедро у него раздроблено пулей, правая рука и правая нога также прострелены. Раны нанесены в упор, потому что бешеные целились, встречаясь грудь к груди, когда находили друг друга ощупью в темноте. Я насчитал на Дюкормье семнадцать, понимаете ли, семнадцать ран от ножа; из них одиннадцать на черепе, на затылке и на лице, которое буквально искрошено. Хотя я сделал все, что только мог, чтобы спасти для общества почтенного джентльмена, одно из лучших его украшений, но он умер. Я принял его последний вздох; он испустил его, изрыгая ужасную хулу на священное имя Господа.
Спустя три дня графиня забрала все пожитки и кассу шулерской компании и уехала с одним мулатом, неким Мальмоэ. Он — капитан корабля, но сильно подозревают, что он занимается морскими разбоями у Антильских островов.
Ну, дорогой коллега, что вы скажете о подобной черте нравов? А за сим перейдем к другим вещам, и пусть дьявол, в силу его права, унесет душу этого Дюкормье!»
— Признаюсь, — сказала Элоиза, отдавая письмо, — смерть этого человека так же ужасна, как и его жизнь. Несмотря на мое к нему отвращение, я скажу вместе с вами, что Божье правосудие удовлетворено; но следует, по крайней мере, пожалеть об этом несчастном, так как сначала его душа была открыта для добра. Будь прокляты те, что развратили и погубили ее!
— Да, пути Божии неисповедимы! Когда десять лет тому назад я расстался с Анатолем, таким честным, хорошим, кто бы мог сказать, что я здесь, среди его жертв, узнаю об его ужасной смерти?
— Мой друг, — сказала Элоиза, — тут есть кое-что более непостижимое, что иногда удивляет, смущает мой рассудок. Ведь то предсказание, что
— Что вам на это сказать, Элоиза? Сомнамбулы или люди, подверженные влиянию магнетизма, иногда поразительным образом угадывают будущее. И ввиду подобных фактов, пожалуй, благоразумней не говорить, что это — невозможная нелепость, случайность. Алхимия также подвергалась диким преследованиям; над ней издевались с презрением, а ведь она была источником чудесных химических открытий. Но и то сказать, что на одно верное предсказание, которое исполняется в силу какого-то рокового, таинственного и до сих пор необъяснимого стечения обстоятельств, сколько их не сбывается и часто оказывается грубым, смешным обманом и надувательством! Будем же надеяться на прогресс науки; одна она может осветить и объяснить самые странные явления природы.
— А что сталось, мой друг, с той удивительной гадалкой?
— Не знаю. Я уже говорил вам, что во время печальных событий, четыре года тому назад, я не мог преодолеть любопытства и пошел на улицу Сент-Авуа, думая, что найду там это странное существо. Но она оставила квартиру и не дала своего нового адреса, и я больше о ней ничего не слыхал. Без сомнения, она умерла. Подобные организации не могут долго выносить страшных припадков, которым они подвержены. А вот и наши друзья! — сказал Бонакэ, прислушиваясь к стуку подъехавшего экипажа. — Избави Бог, если они по нашим лицам догадаются, что мы чем-то опечалены.
В это время перед балконом остановился шарабан, запряженный простой фермерской лошадью. Жозеф правил сам.
Мария, Клеманс и полковник вышли из экипажа, и Жозеф передал вожжи рабочему.
Бедная, грустная, но по-прежнему как ангел прелестная, Клеманс взошла на балкон под руку с отцом. Полковник выглядел преждевременно состарившимся.
Мария все еще была хороша собой; но ее лицо утратило ослепительную свежесть и веселую пикантность, что в былое время делало ее такой соблазнительной. Одной рукой она вела свою дочь, а в другой держала соломенную шляпу с широкими полями, обнажив свою головку с короткими черными локонами: увы! четыре года тому назад ее прекрасные косы были обрезаны палачом.
— Какой приятный сюрприз вы сделали нам, г-н Фово! — весело сказала Элоиза. — Чудесная мысль пришла вам в голову.
— Вот виновница, сударыня, — отвечал Жозеф, указывая на Марию. — Воздадите кесарю кесарево.
— Надо прибавить, — заметила Клеманс, пытаясь улыбнуться, — что мы с папой также участвовали в заговоре.
— Согласитесь, что мы необыкновенно скрытные заговорщики, потому что наш друг Жозеф уже с неделю посвятил нас в свою тайну, — сказал полковник, также пытаясь улыбнуться.
— А, вот что, — засмеялся Бонакэ, обращаясь к Марии Фово, — надеюсь, мадам Фово, мы покушаем знаменитого крема, который вы так превосходно делаете?
— Конечно, доктор, — весело отвечала Мария, — и для вас приготовлен даже запасец.
— За него-то я и примусь.
— Жером, рекомендую также торт с вишнями, — сообщил Жозеф с таинственным видом.
— Как, мадам Фово! Вот эти хорошенькие ручки сами растирали торт?
— Да, она что ни сделает, все у нее выходит отлично. Неужели ты не знал этого? — заметил Жозеф. — Впрочем, я ошибаюсь, говоря «все». Есть одна вещь, которой я ей никогда не прощу: чего ради ей вздумалось обрезать свои чудные волосы? Я не хочу сказать, что прическа ей не к лицу; нет, она необыкновенно идет к ней; Мария всегда хороша собой, но… Ну, в чем дело? Я, кажется, сказал какую-то глупость? — спросил бедный Жозеф, заметив, как лица его жены, Клеманс и Элоизы вдруг стали грустными и принужденными.
— Ужаснейшую глупость! — вскричал Бонакэ, беря Жозефа под руку и уводя его в сад к экипажу.
— Ну говорят ли хорошенькой женщине, что прежняя прическа шла к ней больше? Эх, ты вечно остаешься… правдивым человеком. Сударыни, идем! А ты, знаменитый возница, ступай на козлы, да смотри, не выверни нас; смотри вперед и не обращай внимания на дам. Я сяду рядом с тобой, чтобы давать советы.
Жозеф спокойно уселся на козлы и, благодаря доктору, не понял, как глубоко его слова взволновали Марию и Клеманс. Они имели время успокоиться незаметно для Жозефа, и через несколько минут Мария уже улыбалась, говоря доктору:
— Г-н Бонакэ, смотрите получше за Жозефом, а то он нас вывалит.
— Молчите, милая трусиха, — отвечал доктор с высоты козел, повернув лицо к друзьям, сидевшим в шарабане. — Чего вам бояться? Разве я не с вами?
— Ваша правда, доктор, — заметила Мария, обмениваясь влажным от слез взглядом с Клеманс и Элоизой. — Вы с нами, и нам нечего бояться: вы — наш добрый ангел.
— Жозеф, — сказал Бонакэ, — слышишь, как твоя жена льстит мне? Она называет меня добрым ангелом, вероятно, для того, чтобы я похвалил ее знаменитый торт с вишнями. Ну, кучер, погоняй! Едем скорей на ферму!