Жертва (в сокращении)
Шрифт:
— А вы иногда бываете уж больно негативным.
Он пожал плечами:
— Ладно, стало быть, моя интеллектуальная собственность. Это хорошо. Я о ней как-то и не думал никогда.
Я откусил еще кусочек и попросил:
— Расскажите мне о вашем пистолете.
— Пистолета больше нет, — сказал Гас. — Я выбросил его в реку. За домом, в котором теперь живу.
— Он был зарегистрирован?
Гас покачал головой:
— Я привез его из-за границы.
— Из Ирака?
— Да, в вещмешке.
«Еще один триумф службы безопасности аэропорта», — подумал я.
— Зачем он вам понадобился?
— Там это стандартное
— Стало быть, никаких документальных доказательств того, что вы владели оружием, не существует, так?
Гас покачал головой:
— Я купил его у одного солдата. А вернувшись сюда, так и не зарегистрировал.
— Как не существует и доказательств того, что вы от него избавились.
— Не существует. Я просто выбросил его.
— Ну хорошо, Гас, — сказал я. — О каких еще правдах и неправдах вам стоило бы мне поведать?
Гас взглянул мне прямо в глаза:
— Их нет. Никаких. Честное слово, Брейди. Это все.
Я тоже смотрел ему в глаза, пытаясь отыскать в них признаки того, что он врет. Признаков я не увидел, однако знал: это вовсе не означает, что он говорит чистую правду.
— Ладно, а как подвигаются дела с документами, которые вы от меня получили?
— Честно говоря, — ответил он, — я в них еще не заглядывал. Я их побаиваюсь. Мне не хочется даже думать о них. Они меня угнетают.
Я улыбнулся. Вот это по крайней мере было чистой правдой, тут я нисколько не сомневался.
— Они всех угнетают, — сказал я. — Тем не менее заполнить их все-таки необходимо.
— У меня голова совсем другим занята, Брейди. — С минуту он промолчал, потом добавил: — Я заполню эти чертовы бумаги, обещаю.
— Так у вас и выбора-то нет, — сказал я.
Он кивнул:
— Знаете, поначалу я был здорово расстроен тем, что Клодия потребовала развода. А теперь уже нет. С тех пор как я вернулся, и она, и дети ничего, кроме неприятностей, от меня не получали, а все хлопоты, которые свалились на меня… ну, после того, как я съехал из дома? Они оказались к лучшему. То есть я наконец почувствовал себя лучше. — Он взглянул мне в лицо: — Можно мне спросить вас кое о чем?
— Разумеется. Конечно.
— Я подумываю о том, чтобы уложить вещички и смыться.
— То есть? — нахмурился я.
— Убраться отсюда к чертям подальше. Начать все заново где-нибудь далеко отсюда. Ну, скажем, на Таити, или на Бали, или в Дубае — что-то в этом роде.
— И вы спрашиваете, какого я на этот счет мнения?
Гас усмехнулся:
— Конечно нет. Вряд ли кто-нибудь назовет эту идею хорошей. А отрицательных отзывов на ее счет мне слышать не хочется.
— Тогда зачем вы мне о ней рассказали? — спросил я.
Он пожал плечами:
— Вы же мой адвокат. И могли бы помочь мне. Ну, то есть, если бы я вас попросил, вы бы мне помогли, верно?
— А вы просите?
— Нет. Забудьте об этом. — Он посмотрел на часы: — Ладно, мне пора на работу.
Вернувшись в тот вечер домой, я обнаружил на полу под дверью среди счетов и предложений приобрести кредитную карточку почтовый конверт с написанным от руки адресом. Я уж и не помнил, когда кто-нибудь в последний раз присылал мне письмо.
Адрес был написан зелеными чернилами, а четкие изгибы почерка Эви Баньон я узнал сразу. «Так-так, —
Я достал из холодильника бутылку пива, вышел в садик, опустился в деревянное кресло и вскрыл конверт. Письмо было написано на линованной белой бумаге.
Дорогой Брейди!
В Сосалито сейчас уже за полночь, туман. Я решила, что, если я позвоню тебе по телефону, ты уже будешь дома и ответишь на звонок. А мне не хочется разговаривать. Хочется только, чтобы ты выслушал меня.
Папа спит. Дела его не очень хороши. Мы просто живем одним днем.
Вчера я договорилась о том, что буду задерживаться в больнице подольше. По правде сказать, я не уверена, что мне хочется возвращаться к моей прежней работе.
Я думаю просто остаться здесь — после того, как уйдет папа. Мне кажется, что я утратила связь со всем прочим миром. Так уж вышло. Прости.
Я почти не помню тебя, Брейди Койн. Прости меня и за это. Но такова правда. Я помню, что любила тебя. Может быть, люблю и сейчас. Не знаю.
Надеюсь, ты ведешь себя так, как я просила. Ведешь? Не отказываешь себе в удовольствиях? Мне тревожно за тебя. Я знаю, ты этим словам не поверишь. Может, я и сама им не верю. Но, когда я проснулась сегодня утром и еще лежала в постели, мне явилось видение. Не сон, нет. Сна уже не было совсем, однако в мозгу у меня вдруг сама собой возникла картина. Я увидела тебя и какую-то женщину. Я ее не узнала, но она была красива, а по тому, как она смотрела на тебя, я поняла: она тебя любит. И еще я поняла, что вы счастливы вместе. Я увидела, как вы улыбаетесь друг другу, и тоже почувствовала себя счастливой. И что-то словно отпустило меня. Я поняла, что свободна.
Вот поэтому я тебе и пишу. Это видение преследовало меня весь нынешний день. И я знаю, оно правдиво. Поэтому для меня и важно, чтобы ты выслушал то, что я должна тебе сказать.
Так вот: я хочу, чтобы ты забыл обо мне, если ты уже не сделал этого. Наши жизни пошли разными путями.
Вот и все.
Стало быть, прощай, Брейди Койн. И пожалуйста, будь свободным и счастливым.
Не забудь обнять от меня Генри.
Целую тебя, Эви
Я сложил письмо, вернул его в конверт. Так значит, ей явилось видение. Эви Баньон, которую я знал, была твердокаменной рационалисткой. Наверное, жизнь на калифорнийской яхте — и курение травки в больших количествах — смогли изменить ее.
Я взглянул на почтовый штемпель. Письмо было отправлено в прошлую пятницу, значит, написала она его в четверг ночью. Еще до того, как Алекс вошла в мой кабинет.
По какой-то причине я принял мысль о том, что Алекс и была той женщиной, которую увидела Эви. А это означало, что на определенном уровне сознания я согласился и с тем, что ей действительно явилось видение.
Эви не вернется. Она порвала со мной.
Читая письмо, я слышал ее голос. Эви писала так же, как говорила. Но, когда я попытался мысленно представить ее, лицо оказалось размытым. Эви Баньон уже не присутствовала в моей жизни — она отсутствовала. Я знал, что в моей душе было место, в котором она жила. Теперь это место опустело.
Рядом с креслом лежал Генри. Я наклонился, погладил его по спине, сказал:
— Тебе привет от Эви.
Он поднял на меня умные собачьи глаза.
— Ну что? Похоже, нас осталось только двое, — сказал я. — Как ты насчет ужина?