Жертва всесожжения
Шрифт:
– Я пришел предупредить тебя. Падма боится Жан-Клода и вашего триумвирата. Он будет добиваться вашей смерти.
– Это не новость.
– Наш Мастер, Морт д'Амур, приказал Иветте уничтожить вас всех.
Это уже новость.
– Почему?
– Я не думаю, будто хоть один член совета на самом деле верит, что Жан-Клод хочет организовать альтернативный совет в этой стране, но все считают его представителем нового, легального вампиризма. Провозвестником изменений, которые могут смести их старый мир. Старейшие,
– А кто еще будет голосовать?
– Ашер представляет свою госпожу, Белль Морт, Красивую Смерть. Он ненавидит Жан-Клода чистой и жгучей ненавистью, жгучей, как солнце через стекло. Вряд ли ты можешь рассчитывать на его поддержку.
– Значит, они приехали нас убивать.
– Если бы просто вас убивать, Анита, вы уже были бы мертвы.
– Тогда я не понимаю.
– Падма слишком сильно боится, но наш Мастер, думаю, был бы удовлетворен, если бы Жан-Клод оставил свой пост здесь и стал бы членом совета, как ему положено.
– Первый же соискатель, который бросит ему вызов, его убьет, – сказала я. – Спасибо, не надо.
– Так утверждает Жан-Клод, – ответил Уоррик. – Я начинаю склоняться к мысли, что он себя недооценивает.
– Он просто осторожен, и я тоже.
Над головой Уоррика порхало целое войско бабочек, переливаясь разноцветным облаком. Одна села ему на руку и покачивала крылышками, питаясь от мертвой плоти.
Сила Уоррика гудела вокруг моего тела. Сила, конечно, не на уровне члена совета, но вполне на уровне Мастера. Уоррик был Мастером вампиров, а вчера еще не был.
– Ты берешь силу у кого-то?
– У Бога, – ответил он.
Да, конечно.
– Чем дольше мы находимся вдали от Мастера, тем слабее становится Иветта и тем больше растет моя сила. Еще раз вошел в мое тело Святой Огонь Извечного Света Божьего. Быть может, Он простит мою слабость, Анита. Я боялся смерти. Мук ада я боялся больше, чем Иветты. Но я иду в свете, я снова горю силою Божьей.
Лично я не верила, что у Бога есть собственная камера пыток. Ад отделен от Бога, от Его силы, Его энергии, от Него самого. Мы ходим в свете силы Его каждый день нашей жизни, и для нас этот свет как белый шум, мы его не замечаем, не слышим. Но объяснять Уоррику, что он столетиями давал Иветте себя пытать из страха перед вечными мучениями, которых (как я считаю) не существует, казалось мне бесполезным. И даже жестоким.
– Я рада за тебя, Уоррик.
– Я попрошу тебя о милости, Анита.
– Ты хочешь сказать – об одолжении?
Мне не хотелось соглашаться на то, что я могла не так понять.
– Да.
– Проси.
– У тебя есть с собой крест?
Я кивнула.
– Покажи мне его, пожалуйста.
Я не думала, что это удачная мысль, но... Потянув крест за цепочку,
Уоррик улыбнулся:
– Святой Крест не отвергает меня.
У меня не хватило духу объяснить ему, что крест не всегда пылает в присутствии вампиров. Похоже, что он горит, лишь когда вампир задумает мне вред, хотя бывают и исключения. Я, как и Уоррик, не вопрошала мудрость Бога. Я считала, что Он знает, что делает, а если Он не знает, то и мне лучше не знать.
Уоррик подошел к опушке и нерешительно остановился в своем белом плаще с черной подкладкой. На его лице отразилось смятение. Он хотел войти в последнюю полосу чистого света и боялся. Я его могла понять.
Он протянул руку к дрожащему краю золотого света – и отдернул.
– Храбрость моя и вера все еще подводят меня. Я по-прежнему недостоин. Я должен был шагнуть в свет, взяться за Святой Крест и держать его бесстрашно.
Он закрыл лицо почерневшими руками. Бабочки покрыли каждый дюйм обнаженной кожи, полоща крылышками, и виднелся только белый плащ и трепещущие насекомые. Была полная иллюзия, что бабочки заполняют весь плащ.
Уоррик медленно и осторожно развел руками, чтобы не побеспокоить бабочек. И улыбнулся.
– Я много сотен лет слыхал о Мастерах, которые призывали к себе зверей, но до сих пор не понимал, как это делается. Это восхитительная связь.
Казалось, он страшно радовался своим «зверям». Я лично была несколько разочарована. Бабочка – не слишком хорошая защита от зверей того типа, что умеют призывать другие вампиры. Ладно, раз Уоррик доволен, кто я такая, чтобы портить ему радость?
– Иветта заставила меня поклясться Богом, что я не выдам некоторые ее секреты. Я не нарушил своего слова и своей клятвы.
– Ты хочешь сказать, что есть вещи, которые я должна знать и которые ты мне не сообщил?
– Я сказал тебе все, что волен был сказать, Анита. Иветта всегда была умна. Она все эти годы манипулировала мной, чтобы я предал все, что было мне дорого. Она связала меня клятвой перед тем, как мы приплыли на ваши берега. Тогда я не понимал, но теперь понял. Она знала, что я увижу в тебе человека чести. Человека, который защищает слабых и не бросает своих друзей. Перед твоим лицом все разговоры совета об ответственности и чести – жалкое притворство.
Сказать «спасибо» – этого явно было недостаточно, но что еще я могла сказать?
– Спасибо, Уоррик.
– Даже когда я был жив, существовала огромная разница между аристократами, по-настоящему ведущими своих людей и заботящимися об их нуждах, и теми, кто лишь пользовался ими.
– Мало что изменилось, – сказала я.
– Мне прискорбно это слышать, – ответил он и посмотрел вверх – то ли на солнце, то ли на что-то, чего я не видела. – Солнце приближается к зениту, и я слабею.