Жертва
Шрифт:
Он сбросил шелковый халат и вытянул сильные руки. Ранние лучи заиграли на могучих плечах. Огромные шары мускулов катались под упругой кожей, точно выкованное из смуглой бронзы тело впитывало в себя прохладу и солнце. Георгий подставил согнутые чашей ладони, и Эрасти благоговейно влил в них полкувшина. Георгий с наслаждением окунал лицо в воду, фыркал, брызги летели во все стороны, скатывались по спине Георгия и по лицу Эрасти. Георгий смеялся над гримасами Эрасти и снова и снова гонял оруженосца за водой к фонтану.
Насухо вытершись банной простыней, Георгий стал метать диск. Медный круг, вырываясь из пальцев, перелетал через пальмы и тонул в синеве неба. Эрасти подал двухконечное копье. На
– Эй, Эрасти, догоняй! – крикнул Георгий, ускоряя бег.
Эрасти последовал было за ним, но, сделав несколько прыжков, махнул рукой, сел на мраморный барьер фонтана, терпеливо ожидая неутомимого «барса».
А когда проснулся дворец, слуги увидели властное лицо могущественного сардара Георгия Саакадзе. Он надменно спустился по мраморной лестнице, за ним волочился персидский алый плащ, отороченный мехом, и звенело золотое оружие.
У входа толпились слуги. Старший конюх в фиолетовой одежде подвел любимого коня Георгия – черного Джамбаза – в уборе с серебряными узорчатыми бляхами. Чепрак из малинового бархата играл золотой и серебряной вышивкой.
Эрасти подал нагайку, оплетенную золотыми нитями. Саакадзе легко вскочил в седло, обитое серебром, Джамбаз изгибал выхоленную шею, тряс головой.
Георгий выехал из мавританских ворот на улицу. За ним – Эрасти и рослые телохранители.
Исфаханцы шумно встречали сардара. Угождая любимцу шах-ин-шаха, они бежали за Джамбазом и, надрываясь, пели о победах прославленного полководца.
О гурджи, большой гурджи,сколько сбил ты башен-стен!Про тебя сказал хаджи, –возрожденный ты Ростем!Ты летишь быстрей орла,равен тигру и огню,Под Неджефом сам пророкпередал тебе ханжал.Кровь у турок замерла,лишь надел гурджи броню,Ветер, горы и песокты в одной руке зажал.Розу видит соловей,но поет он для гурджи.Ты сверкнул из-под бровей –пали в Индии раджи.О гурджи, большой сардар,ты победами богат.Вел с добычей караван,цепи бились на пашах.Лишь нанес мечом удар,пал к ногам твоим Багдад…«Саакадзе пехлеван!» –молвил грозный шах-ин-шах.Саакадзе щедро бросал в толпу мелкие монеты.
Колючие цветы обвивали беседку «отдыха и раздумья» шаха Аббаса.
Причудливые розы вились вокруг резных столбиков. Вдыхая тонкий аромат, возлежал на мраморном возвышении, заваленном шелковыми подушками, «лев Ирана».
У стены на коврике сидел Али-Баиндур. Он провел год на разведке в Русийском царстве и даже пробрался в Москву. Вместе с послами атамана Заруцкого он только вчера вернулся из Астрахани, где под видом богатого купца Хозро Муртазы выполнял тайные поручения шаха Аббаса. Али-Баиндур, подражая купцам, степенно рассказывал шаху о большом
Выкрашенная хной борода подобно пламени обволакивала лицо Али-Баиндура. Халат купца скрадывал его гибкую фигуру. Купеческий перстень, величиною с миндалину, блестел на мизинце бирюзовой голубизной. Шах, потешаясь, слушал хана.
– Аллах благословил мой путь, и я видел и слышал многое, что может послужить поучением правоверным. Астрахань подобна жилищу шайтана. Нож и огонь заменяют беседу, жизнь человека дешевле испорченного ореха. Встреченный с восхищением, как верный слуга шаха Аббаса, я ночью был ограблен, а наутро эти же казаки бесстыдно присутствовали на беседе моей с атаманом Заруцким. В усладу моего слуха он сразу, словно финики из мешка, высыпал тысячу и одну просьбу. Все нужно атаману – покровительство великого шах-ин-шаха, золото, хлеб, войско. Об одном только не просил Заруцкий – верить его слову, ибо заметил мое равнодушие к клятвам. Наконец он заговорил словами, понятными купцу. За помощь атаман предлагал повергнуть к твоим благословенным стопам просьбу принять в собственность Ирана Астрахань со всеми реками и прилегающими землями. Я обещал, что буду умолять шах-ин-шаха исполнить просьбу атамана, но потребовал грамоту, скрепленную целованием креста, ибо этот атаман может украсть ресницу из глаза так ловко, что не заметишь.
Шах весело посмотрел на своего хана.
– Говори о княгине Марине. По своему ли желанию она попала к атаману Заруцкому, ибо легче обмануть народ, чем женщину.
Али-Баиндур раболепно склонил голову.
– Воистину шах Аббас мудростью превзошел царя Сулеймана. Ханум Марина умная женщина, но желание быть русийской царицей мучает ее днем и томит ночью.
Шах Аббас приподнял бровь, Али-Баиндур одним прыжком очутился у позолоченного столика, и через мгновение шах Аббас будоражил буро-золотым дымом прозрачную соду в хрустальном кальяне.
С большим знанием Али-Баиндур рассказал шаху о царствовании Василия Шуйского и о двух Лжедимитриях, о неустойчивости бояр: одни уходили к ложному царю, другие ложно оставались у Шуйского.
Шах Аббас отодвинул чубук кальяна и, уставившись на порхающего мотылька, подумал: «Царь Шуйский – плясун, в таких случаях надо рубить голову и тому, кто уходит, и тому, кто остается».
Особенно внимательно шах выслушал об отказе московских воевод принять в свой стан атамана Заруцкого и об их предложении Заруцкому отойти от Марины Мнишек и этим доказать преданность Русии.
Али-Баиндур провел незаметно по затекшему колену и, угадав особую заинтересованность шаха, рассказал, что Заруцкий не захотел подчиниться воеводам. Тогда на рассвете ханум Марина вскочила на коня, в красном бархатном польском кафтане, в сапогах со шпорами, вооруженная пистолетами и саблею, и поскакала в рязанские места. А за ханум – Заруцкий с казаками. Высокий казак с черной бородой держал на руках сына ханум Марины.
– До меня дошло, великий шах-ин-шах, о дальновидности Заруцкого. Атаман раньше послал гонцов в Астрахань с обещанием милостей жителям и решением основать в Астрахани свой главный город, ибо Москва и север осквернились поляками и шведами. Затем Заруцкий с казаками захватил Астрахань и начал возводить укрепления и строить струги.
Тут я подумал: не следует мешать воеводе Пожарскому бить поляков, – и тоже поспешил в Астрахань.
Вот и все об опасных путешествиях, таинственных превращениях и необычайных случаях, увиденных и услышанных верным слугою великого из великих шаха Аббаса, персидским ханом Али-Баиндуром, имеющим глаза орла и уши оленя.
Снова затянулся шах Аббас дымом кальяна и погрузился в раздумье: необходимо воспользоваться русийской смутой, но для этого раньше надо упрочить власть Ирана над Грузией.