Жертвенный агнец

Шефер Карло

Тойер кивнул; он не знал, могла ли набожность подтолкнуть ее к смерти, но и исключать такую возможность тоже не хотел.

— Она была верующей? — удивился отец, наморщив лоб.

Могучий сыщик опустил глаза. Он думал о мире, которого хоть никогда и не существовало, но в который он когда-то верил — в детстве, в юности, даже в начале взрослой жизни. В том разноцветном мире родители любили своих детей и интересовались их судьбой. Дети тоже с уважением смотрели на маму с папой, им удавалось в общем и целом расти похожими на них. Конечно, жили там и злые люди, но их было меньше и добрые не давали им воли.

Потом

он стал очевидцем студенческих протестов, диких сцен, разыгрывавшихся в идиллическом городе, водометов на Главной улице… Он взглянул на Пильца — типичный состарившийся бунтарь.

Тогда Тойер уже был молодым полицейским — раздраженным тем, что он, поборник добра, внезапно оказался на стороне чего-то злого. Еще его сердило то, что студенты, не вызывавшие у него особых симпатий, боролись за идеи, которые он понимал и одобрял, по крайней мере в основном.

Давно он не вспоминал ту эпоху, но в Рониной книге была подчеркнута глава «Гейдельбергский коллектив пациентов».

— Почему ее интересовало ваше бурное прошлое? — спросил он.

— Это было время, когда мы были молоды, — ответил Пильц, его голос звучал чуточку сдавленно. — Вероятно, она хотела таким образом больше узнать про своего отца.

Дан нервно засопел, но промолчал.

— Где вы живете? — поинтересовался Тойер у Пильца.

— Ну, здесь. В данный момент. — Пильц передернул плечами.

— Мой друг оказался в трудной ситуации, — пояснил Дан. — В настоящее время ему негде жить, он должен собрать массу бумаг. Как только он начнет получать социальную помощь, он подыщет себе жилье, а до тех пор может остаться у меня.

— Он случайно не нарушит вашу концепцию совершенного интерьера? — поинтересовался Тойер и сразу пожалел об этом: как-никак он все же беседовал с отцом убитой девочки.

Ответил ему Пильц:

— Я весьма признателен моему старому другу, иначе не знаю, как я бы вышел из этой ситуации.

Сыщику временами казалось, что он вот-вот потеряет сознание от усталости.

— Вы не страдаете из-за смерти дочери, — сказал он Дану, — и одновременно оставляете в своем доме человека, который никак не может вам нравиться. Тут что-то не сходится, и мы выясним, в чем тут дело.

На глаза Дана внезапно навернулись слезы.

— Да, возможно, вам это удастся, — сказал он задрожавшим голосом. — Вы узнаете кое-что интересное и накажете меня за то, что я невзлюбил девчонку, невзлюбил еще до ее рождения.

Тойер не нашелся что ответить.

— Вот их я возьму с собой, — он кивнул на книги. — Не провожайте, я сам выйду. И ничего не испачкаю.

Остаток ночи сыщик проспал словно бесчувственный чурбан.

3

Вопреки ожиданиям Тойера убийство девушки не слишком потрясло город. Жители, вероятно, оказались — как всегда — разочарованы рождественским праздником, а потребительская имитация счастья в эту так называемую «эпоху затишья» истощила их кошельки, так что им было теперь не до сострадания.

Сообщение в «Рейн-Неккар-Цейтунг», призыв к свидетелям откликнуться, краткие, но эмоциональные упоминания в региональных СМИ — все это последовало в первые два дня.

Уже имелось предварительное заключение судебных медиков. На теле Рони были обнаружены следы сексуального насилия, но оно имело место

уже после смерти. Этот факт окончательно все запутал, его требовалось как следует обдумать — и тут в дело вступал криминалистический талант Тойера.

— Допустим, что это был какой-то некрофил…

— Негрофил, любитель негров? — пролаял Хафнер.

— Любитель трупов, — назидательным тоном произнес Лейдиг.

— …мерзавец-некрофил, тогда это действительно идиотский способ — сначала сбросить девчонку со стены замка, а после этого пойти на серьезный риск, пробраться на участок, который расположен как раз по соседству со студенческим общежитием, чтобы там произвести пару нехитрых манипуляций… — Тойер вздохнул. — Невозможно предположить, что она совершила самоубийство, и наш труположец случайно ее нашел.

— Вырвал из лобка пучок волос и сунул во влагалище… ветку, — печально добавил Штерн.

Озадаченные, они продолжали изучать представленные свидетельства. Молчание нарушил Хафнер.

— Ребята-криминалисты хорошо поработали, — спокойно и веско заявил он. — Ветка взята с дерева, которое растет рядом с местом падения. Преступник отломил ее…

— Значит, очевидно, что кто-то пытался придать преступлению сексуальную окраску. — Тойер схватился за гладкий подбородок. Он побрился, ведь потом он пойдет к Ильдирим, комично, такой гладкий подбородок… — Какой-то тупица. Ведь гораздо безопасней и убедительней было бы вообще ничего не делать. Тогда мы скорее всего остановились бы на версии самоубийства.

— Преступник действовал неуклюже, — кивнул Лейдиг. — Сбросил ее со стены, ударился в панику, но все-таки постарался сохранить ясную голову и сделал все так, как описывается в детективах.

— И этот грязный мерзавец, кто бы он ни был, пришел к выводу, что ему по какой-то причине никогда в жизни не навесят изнасилование. Таким образом, мне ясно одно.

— Что? — удивленно спросил Тойер.

— Преступник — на самом деле преступница. — Хафнер откинулся назад с довольным видом и сцепил пальцы на затылке. Во внутреннем кармане кожаного пиджака блеснула металлическая фляжка «флахман». — Так что на этот раз все не так, как в предыдущие разы. На этот раз моя версия точная! — воскликнул он. — Кого не станут искать, когда совершено изнасилование? Женщину! Я кое-чему научился, замечаете? Два года назад… — Тут он взволнованно закурил сигарету. Тойер сквозь клубы дыма разглядел вторую, которая тлела в пепельнице. А Хафнер, не переставая теоретизировать — чего с ним еще никогда не бывало, — держал между мизинцем и безымянным пальцем левой руки третью сигарету. — Два года назад кто оказался преступником? Та слониха-профессорша. А в прошлом году? Тупая труженица секса, сразу двоих пристрелила! В нашем обществе бабы совсем распоясались. Таков мой вердикт.

— Хафнер, ты куришь сразу три сигареты, — простонал Штерн. — Перестань, черт побери!

Тойер встал, хотя и не знал, зачем он это сделал.

— Мне как-то не верится. Ладно, кто-то еще на каникулах, но одноклассники, которых мы отыскали, говорят о Роне так, словно она играла в пьесе эпизодическую роль. Никто не может сказать о ней ничего конкретного, у меня до сих пор не сложился ее образ…

Лейдиг пожал плечами:

— Тогда, пожалуй, ее образ в этом и состоит. Никто ее не знал, даже родной отец.