Жертвы дракона (сборник)
Шрифт:
«Я дочь Невидимого, — говорит она. — Мой отец — хозяин Большой Воды».
«Он живет в нашем Озере?» — спрашивает Уоми. Девушка смеется:
«Ты видел лягушек? Это мои тетки. Вот, слушай: как самая маленькая из них передо мной, так ваше Озеро перед Большой Водой. Там живет мой отец. А я живу на берегу, в поселке».
«А где же эта Большая Вода?»
Девушка опять смеется:
«Садись в челнок и греби! Греби день и ночь. Умрет одна луна и еще другая. Тогда увидишь Большую Воду. Оттуда осенью
«Как тебя зовут?»
Девушка встает на край челнока и сходит на землю. «Пойдем!» — говорит она, берет его за руку и заглядывает в глаза. Уоми чувствует, как голова его начинает кружиться, словно от медовой браги.
Она ведет его за руку на край берега и усаживает так, что на его ноги набегает волна.
Девушка сбрасывает шубку и остается в одной безрукавке из рыбьей кожи. Эта одежда светится, как водяная зыбь, и отливает перламутровым блеском. Вся она покрыта крупной рыбьей чешуей и скорлупками ракушек.
«Отец зовет меня Каплей. Водяные сестры — Рыбкой. Людское имя у меня не такое. Узнаешь у Большой Воды».
Она сходит в воду и моет его ноги. И опять лукаво заглядывает ему в глаза:
«Так делают девушки тем, кого любят».
Уоми опять чувствует, как что-то горячее заливает его грудь. Он хочет поймать незнакомку, но руки хватают дым. Клочок тумана взлетает над его головой. Девушка исчезает, и как будто издали до него доносится девичий голос:
«Разве ты не видишь? Я только дыхание. Мое тело там, у Большой Воды, а дыхание здесь».
«Я боюсь, — говорит Уоми. — Зачем ты ко мне прилетала?»
«Не бойся! Капля давно знает Уоми, она видела его, когда льдины хотели его утопить. Это она вытащила на берег лодку».
«Где же ты? Отчего тебя не видно?»
«Ищи меня, Уоми! Ищи у Большой Воды!..»
Пробуждение
Уоми проснулся. Солнце било ему в глаза.
— Капля! Капля! — бормотал он. — Разве такие бывают? Он оглядывался кругом, протирая глаза. Тут он заметил, что под голову подоткнута меховая шуба матери, а сама мать стоит на коленях и льет из берестяного ведра воду ему на его голые ступни.
Другое такое же ведерко, пустое, стоит тут же, рядом.
— Мать! А где же она?
— Кто — она? Ты про кого? — спрашивает Гунда улыбаясь.
— Она! Другая! Девушка! — Уоми вскочил и начал озираться. — Она была тут. Она вымыла мои ноги.
— Гунда вымыла их, — сказала мать. Уоми провел по лицу ладонью.
— Ты вымыла? — удивился он. — Ты?.. Ну, и она тоже! Она тоже мыла. Мать, знаешь, это кто? Это Капля! Она живет у Большой Воды.
— Кто она?
— Она дочь хозяина Большой Воды. Сама сказала.
— Тебе приснилось, Уоми.
— Ну да! Она была тут… нет, там. Мы были там, на берегу. Это было ее дыхание.
Гунда нахмурилась.
— Уоми! — сказала она. — Берегись! Она злая. Выпьет твою кровь.
— Нет, она добрая! Она пожалела меня. Меня связали старики и пустили по реке, а она спасла меня и вытянула лодку на берег. Сама сказала.
Лицо Гунды немного посветлело, но она все еще хмурилась.
— Боюсь, — тихо прошептала она.
— Не бойся! Уоми ее отыщет. Уоми приведет ее к тебе.
— Откуда?
— Там! — сказал Уоми и ткнул пальцем на север. — Откуда осенью летят лебеди и гуси.
Гунда задумалась.
— Подожди! — сказала она. Теперь уже скоро осень. Никто не ищет невест в конце лета. Весной, когда сойдет вода, тогда будешь искать.
Уоми сел на большой камень у входа и задумался.
Задумалась и Гунда. Она смотрела в ту сторону, куда показал Уоми, и на глазах ее блеснули слезы. Сердце ее сжималось, тревога и страх охватили ее. Для Гунды девушка, которая приснилась ее сыну, была настоящей, живой девушкой, которая собирается отнять у нее любимого сына.
Утро в хижине Гунды
— Уоми, есть рыба!
Тэкту стоял у входа в хижину и ждал. Еще ранним утром съездил он на тот берег, где в маленьком заливчике поставил свои сети. Рыбы он привез много и теперь приглашал брата отведать его добычи.
Хижина, где жила семья Гунды, была немного меньше, чем у Мандру. В ней жил, кроме детей Гунды, еще дед Аза — старик с длинной седой бородой.
Посередине дымил очаг — площадка, обложенная кругом серыми плитами известняка.
У очага стоял вкопанный в землю обрубок с грубо выточенной человечьей головой. Это был домашний идол, покровитель дома, в котором обитала душа давно умершей прабабушки Орру.
На голове божка можно было заметить две ямки, изображающие глаза, немного кривой нос, плотно стиснутые губы. Рук и ног ему не полагалось. Он просто был вколочен в землю, стоял прямо, глядел всегда серьезно и даже сердито на обедающих.
Несколько готовых к обжигу горшков сохли под самым потолком, надетые на концы воткнутых в стену сучков.
Дрова на костре уже сгорели. На очаге оставалась груда тлеющего жара. Рядом, в плетеной корзине, шевелилась недавно принесенная живая рыба.
Обедающие выбирали то, что по вкусу, и кидали прямо на пылающие угли.
Рыба билась, подскакивала и снова падала в огненное пекло. Щуки, лещи, окуни и стерлядки, упавши на бок, быстро поджаривались с одной стороны, в то время как другая оставалась еще сырой. Длинными палочками сидящие у костра переворачивали их на другой бок. Когда обе стороны рыбы вместе с кожей и чешуей обугливались дочерна, ее вынимали и ели, счистив обгорелые места.