Жертвы Северной войны

Мадоши Варвара

У дверей стояло двое часовых, которых отличали морды на порядок каменнее прочих, плечи на порядок шире и автоматы как-то… покруче. Так и представлялось, что стреляют эти порождения прогресса не пулями, а какой-нибудь высокотемпературной плазмой, о которой Нина читала в «Технике юности» и взахлеб пересказывала всем, кто не успевал вовремя сбежать… Нет, не думай о Нине, вообще о семье не думай, размякнешь, отвлечешься… Ну ты и дурак, Эдвард: этих-то парней ты в столовой базы не видел, и на семинарах по повышению боевого духа не видел, и вообще нигде… будто все эти месяцы, что ты торчишь здесь, на базе, они совершенно безвылазно в своем подземелье просидели. А что, может быть, так

оно и было? Но что же они охраняют, и к чему готовятся?

Ладно, кажется, сейчас узнаешь…

Откуда ни возьмись (кажется, из боковых дверей) выскочила еще парочка сноровистых ребятушек в черных маскировочных костюмах… о, пардон, один мужик и одна девушка, совсем молоденькая, может быть, моложе двадцати… впрочем, на лице все то же непроницаемое выражение знающего свое дело и не желающего привлекать внимания профессионала.

Они сноровисто обыскали Эдварда (прикосновения были легкие, почти неощутимые, как у профессиональных воров) и приняли охрану у его конвоиров. У этой парочки оружия не было — во всяком случае, на виду, — и Эд решил, что оно им не особенно и нужно. Ну что ж, будем держаться скромно и мило, бучу до поры до времени не поднимать и осторожничать. Мы девушка приличная…

— Пускай, Мич, — сказала девушка.

Один из охранников-автоматчиков нажал кнопку, тяжеленная дверь разъехалась в разные стороны. Стараясь не дать повода толкнуть его, Эдвард прошел туда… парочка в черном последовала за ним, как пришитая. Ну, давайте посмотрим, что это за святая святых…

Внутри Эдварда ждал неприятный сюрприз. Во-первых, за дверями оказался зал, довольно большой. Во-вторых, вдоль всех стен тянулись аквариумы, наполненные лиловато-розовой жидкостью… свет шел только оттуда, так что вся комната была освещена, словно подземелье ада. «Блин, ну точно пятая лаборатория, — подумал Эдвард, подавляя желание сглотнуть комок в горле… тело будто заледенело. — Не подвела интуиция!»

Посреди зала, так же, как в Пятой Лаборатории, гордо красовалась гигантская алхимическая печать. На этом сходство кончалось, ибо печать была совсем не та… даже не та, что переделывал Эдвард. Фиговая печать какая-то, механистическая. Почти нет формул, ни одного символа стихии, ни одного знака связи, сплошные линии да круги. Даже вписанных друг в друга треугольников нет. Так только бумажные самолетики делать, и то оригами проще. Что они рассчитывают получить?..

Кроме того, центр печати занимал какой-то странный аппарат. Выглядел он как здоровенный цилиндр, наполненный той же розовой жидкостью, на постаменте. Под крышкой цилиндра, по периметру, располагалось что-то вроде репродукторов, только странных каких-то… Мучительно напоминающих чертеж, который Нина перерисовала из той же «Техники юности» и повесила себе над кроватью… Триша еще дразнила ее за отсутствие вкуса.

«Это не репродукторы, — сообразил Эд. — Это… ультракоротковолновые излучатели, вот как! Или длинноволновые?.. Черт, не помню…»

Он поднял голову — но ожидаемой печати на потолке не обнаружилось. Зато обнаружился еще один аквариум с жидким сырьем для философского камня… и вдруг прямо к стеклу из толщи красной воды проступила здоровенная вислогубая лупоглазая морда… отчетливо нечеловеческая.

Пожалуй, это был один из самых героических поступков в жизни Эдварда Элрика: то, что он не бросился на шею к своему эскорту с криками «АААА! Спасите!». А еще — что он не заорал что-нибудь другое, совсем уж нечленораздельное, не подпрыгнул, и вообще никак не отобразил богатую гамму чувств, которую рожа в нем пробудила. И только через несколько секунд он сообразил: рыба. Не то очень большая, не то увеличенная стеклом. И уродливая

донельзя.

Как она живет в красной воде? Как вообще кто-то способен жить в этой гадости, если даже испарения от подземных водоемов могут отравить целый город?!

Тоже мутант?

Эдвард всегда очень внимательно следил за новейшими разработками в алхимии. Исследования свойств красной воды, разумеется, заслуженно, возглавлял профессор Трингам из НИИ патологической медицины в Столице — он же, для друзей, Зануда Расс, — и, появись в этой области что-то новенькое, Эд узнал бы одним из первых. Ну, или узнал бы Ал, который, кажется, поддерживал активную переписку с братом Рассела, Флетчером — последний занимался практической ботаникой где-то далеко на севере и, несмотря на географическую отдаленность, был в курсе всех расселовых дел.

Неужели это эсеры сами расстарались? Ай да гении, ай да молодцы… Так и хочется придушить.

Рыба недолго пялилась на Эдварда: очень скоро он ей наскучил, и она с независимым видом поплыла обратно в красную муть. Но теперь Эд новыми глазами посмотрел на все эти аквариумы, на эти неясные темные тени, что бродят где-то в самой глубине, на подозрительные пузырьки, подплывающие к стеклянным стенам… Сама по себе красная вода не пузырится.

Тем временем точно такая же дверь на другой стороне зала распахнулась, и внутрь втолкнули Ала. Его сопровождала аналогичная парочка в черном, только на сей раз две девицы.

«Ну вот, — расстроился Эдвард. — Полное дежа вю. Только Шрама не хватает. Если бы не рыбки. Рыбки, ау…»

— Привет, — сказал Ал.

— Привет, — согласился Эдвард.

— А я девочку нашел, — сказал Ал.

Одна из его конвоирш ткнула Ала рукой в бок. Несильно ткнула, но Ал как-то сразу выпрямился и побледнел.

Эдвард тоже почувствовал тычок под ребра… приличный тычок. Наверное, попали в какую-то нервную точку, потому что болью откликнулось все тело. Не солнечное сплетение, но тоже чувствительно.

— Ладно, молчу, молчу, — сердито откликнулся он. — Сколько нам еще тут торчать? Здесь холодно, между прочим!

Действительно, температура в зале была низкая — как и положено там, где хранят большие объемы красной воды. На жаре она становится нестабильной и быстро испаряется, а если испарятся некуда, то разлагается на составные, не менее ядовитые части.

Конвоиры, естественно, не ответили. Тут Эдвард услышал, как дверь за его спиной снова отворилась — и мужик в черном резко потянул его за рукав в сторону, освобождая проход тем, кто должен был войти.

Вошли несколько человек. Нет, не так… вошло двое — и при них охрана.

Одного Эдвард знал: это был Эрнесто Панчини, один из главных говорунов, помешанных на конспирации — как считал Эдвард, совершенно безобидный стареющий хрыч, который пошел в заговорщики, потому что на легальную политику способностей не хватило. По его мнению, эсеры держали его просто для мебели.

Вторую женщину он никогда раньше не видел. Лет сорока, а то и пятидесяти, но красива удивительно. Довольно высокая, но не слишком, с густой гривой вьющихся темно-коричневых волос, уложенных в свисающую почти до пояса косу, со смуглым лицом, на котором морщинки проглядывали только вокруг ясных зеленовато-серых огромных глаз, с четко очерченной линией губ, с восхитительной аркой соболиных темных бровей, с осиной талией и изящными руками хирурга (никаких колец, хотя ей бы пошли, и коротко обрезанные ногти). Женщина шла нетвердой походкой и, морщась, потирала виски, но даже это ее не портило. Она была одета в белый халат, который явно носила много и часто (подогнан по фигуре, в кармане — блокнот и авторучка) поверх брючного костюма.