Жертвы Сталинграда. Исцеление в Елабуге

Рюле Отто

– Наконец-то мы точно знаем, что танки Гота разгромлены, – проговорил сидящий между мной и водителем фельдфебель Гребер. – И это мы узнаем от русских! Но зачем они пишут об отходе наших на Ростов?

– Это значит, главная линия фронта проходит западнее нас километров на триста – четыреста, – объясняю я. – Почитаем дальше… «Германская транспортная авиация, перевозящая вам голодную норму продовольствия, боеприпасов и горючего, в связи с успешным, стремительным продвижением Красной Армии вынуждена часто менять аэродромы и летать в расположение окруженных издалека. К тому же германская транспортная

авиация несет огромные потери в самолетах и экипажах от русской авиации. Ее помощь окруженным войскам становится нереальной».

– Это уж точно, – говорит водитель. – Об этом свидетельствуют те крохи, что получили мы сегодня на складе. «Положение ваших окруженных войск тяжелое. Они испытывают голод, болезни и холод. Суровая русская зима только начинается; сильные морозы, холодные ветры и метели еще впереди, а ваши солдаты не обеспечены зимним обмундированием и находятся в тяжелых антисанитарных условиях.

Вы, как командующий, и все ваши офицеры окруженных войск отлично понимаете, что у вас нет никаких реальных возможностей прорвать кольцо окружения. Ваше положение безнадежное, и дальнейшее сопротивление не имеет никакого смысла».

– Ну тут уж они явно перегнули, – замечает наш водитель. – Что значит безнадежно? Пусть только попробуют перейти в наступление – мы им покажем. Если…

– Может быть, вы не будете мне мешать! – злюсь я. «В условиях сложившейся для вас безвыходной обстановки, во избежание напрасного кровопролития, предлагаю Вам принять следующие условия капитуляции:

1. Всем германским окруженным войскам во главе с Вами и Вашим штабом прекратить сопротивление.

2. Вам организованно передать в наше распоряжение весь личный состав, вооружение, всю боевую технику и военное имущество в исправном состоянии.

Мы гарантируем всем прекратившим сопротивление офицерам, унтер-офицерам и солдатам жизнь и безопасность, а после окончания войны – возвращение в Германию или любую страну, куда изъявят желание военнопленные.

Всему личному составу сдавшихся войск сохраняем военную форму, знаки различия и ордена, личные вещи, ценности, а высшему офицерскому составу и холодное оружие».

– Носить холодное оружие офицерам! В сталинградском котле! – ворчит водитель. – Это уже не смешно.

Я не обращаю внимания на замечание водителя и читаю дальше: «Всем сдавшимся офицерам, унтер-офицерам и солдатам немедленно будет установлено нормальное питание. Всем раненым, больным и обмороженным будет оказана медицинская помощь.

Ваш ответ ожидается в 15 часов 00 минут по московскому времени 9 января 1943 года в письменном виде через лично Вами назначенного представителя, которому надлежит следовать в легковой машине с белым флагом по дороге разъезд Конный – станция Котлубань.

Ваш представитель будет встречен русскими доверенными командирами в районе «Б» 0,5 км юго-восточнее разъезда 564 в 15 часов 00 минут 9 января 1943 года.

При отклонении Вами нашего предложения о капитуляции предупреждаем, что войска Красной Армии и Красного Воздушного Флота будут вынуждены вести дело на уничтожение окруженных германских войск, а за их уничтожение Вы будете нести ответственность.

Представитель Ставки

Верховного Главнокомандования Красной

Армии

Генерал-полковник ВОРОНОВ

Командующий войсками Донского фронта

Генерал-лейтенант РОКОССОВСКИЙ»

Пораженные, мы несколько минут молчали. Первым заговорил фельдфебель:

– Да это самая настоящая угроза. Понимаете, что это значит? – спросил он, глядя на меня.

– Все, что здесь написано о положении наших войск в котле, – чистая правда. Это мы испытываем на собственной шкуре. Меня тревожит другое – наши войска отходят к Ростову. Это для нас новость. Если это и на самом деле так, то никакая армия уже нам не поможет.

– Что же тогда будет? Значит, мы должны здесь околевать? Здесь больше нет солдат, – возмутился фельдфебель.

– Советское командование требует от нас капитуляции, – показал я на листовку.

– Капитуляции? Это плен. А плен означает или выстрел в спину, или же пожизненную каторгу где-нибудь в Сибири. Для меня лично это не подходит. Уж лучше я пущу себе пулю в лоб.

Эти слова проговорил наш шофер, двадцатилетний лаборант из Гисена. Мне он казался смышленым малым. Он был общителен, находчив, о Гитлере говорил восторженно, даже подобострастно, и был убежден, что фюрер просто не знает истинного положения окруженных войск. Этот парень восторгался всем, что сделали нацисты, – от рабочих законов и до установления нового порядка в Европе. Главную же миссию нацизма он видел в спасении мира от большевизма.

Леденящая душу пустота продовольственного склада и советская листовка с требованием капитуляции, конечно, произвели на него некоторое впечатление, однако пребывание в гитлерюгенде оставило в его душе столь глубокие следы, что он скорее был готов пойти на самоубийство, чем сдаться в плен к русским.

Водитель затронул больной для всех вопрос. Я и сам уже давно думал об этом.

– Я тоже боюсь плена, – осторожно начал я. – И пойду сражаться с оружием в руках, как только моя помощь раненым будет не нужна. Если мне суждено погибнуть, погибну в бою, но сам рук на себя никогда не наложу. Мы обязаны жить.

Все молчали.

Между тем ночь полностью вступила в свои права. Уже невозможно было разглядеть лицо соседа, но мы знали, что всех нас беспокоит один и тот же вопрос.

***

По возвращении в госпиталь я явился к главному врачу.

– Ну, что хорошенького вы мне расскажете? Прошу вас, садитесь!

– Больше плохого, чем хорошего, – ответил я и подробно рассказал о получении голодного рациона в Гумраке, о сделке с румынами.

– Пусть это вас не волнует. К сожалению, подобные офицеры и чиновники имеются не только в румынской армии, но и у нас, – заметил главврач.

– Я хочу рассказать вам еще кое-что, – продолжал я. – Только вот не знаю, хорошее это известие или плохое. – Я вынул из кармана листовку с текстом о капитуляции и протянул профессору. По мере того как он читал листовку, выражение его лица становилось все серьезнее.

– Неужели у Паулюса хватит на это мужества? – проговорил вслух доктор. – Верховное командование Красной Армии совершенно правильно оценивает наше положение. У них есть все возможности уничтожить нас. Это они могут сделать за две-три недели.