Жертвы требуют красоты

Соболева Лариса Павловна

– Какое переутомление? – жалобно всхлипнула она. – От чего? Мне вообще никакой работы не дают, только бумажки писать заставляют... А ты – переутомление!

– Потому что берегут тебя. – Он сделал только хуже.

– Я их не прошу беречь меня. Берегут! Не просто же так берегут, а потому что отец им сказал. Я знаю, догадываюсь...

И опять слезы в три ручья. Валдис не представлял, что делать, ведь на нее даже объятия не действуют, а уж его руки излучают такую энергию – экстрасенсы отдыхают. Очевидно, Ника еще маленькая и глупенькая.

– Ничего, просолишься, – сказал он еще одну утешительную фразу.

–

Как это – просолюсь?

– Как в бочке. Видела, какими в бочке бывают огурцы? Здоровые, желтые, неаппетитные. Туда бросают маленькие, красивенькие, зелененькие огурчики в пупырышках, а на следующий день они становятся такими же желтыми и неаппетитными, хотя остаются маленькими. Просаливаются. И ты...

– Стану черствой, циничной и грубой? – вздернула она нос, что означало несогласие с перспективой, обрисованной Валдисом.

– Ты бросаешься в крайности, а я говорил образно. Хочешь, тебя отвезут домой? Наши ребята приехали...

– Еще и ваши приехали?! – ужаснулась Ника.

– Только не плачь! – упредительно выставил ладони Валдис. – Я не гожусь быть носовым платком. Так что будем делать?

– Пойдем к трупу.

Она спустила ноги и стала на землю. Валдис удержал ее от неосмотрительного шага, вернее, попытался:

– А тебе опять плохо не станет?

Ника отрицательно мотнула головой и добавила:

– Надо же привыкать... то есть начинать просаливаться.

Девушка мужественно зашагала к группе, ползающей в темноте, которую разрезал свет нескольких фонариков. Когда Ника подошла, мужчины выпрямились. Она не смела поднять на них глаз, знала, что все-все до одного внутри торжествуют, не уважают ее за слабость, наверняка насмехаются. Криминалист, пожилой дядька, которого из состояния покоя даже всемирная катастрофа не выведет и который не просолился окончательно, потому что имел закалку от всяческих новых веяний, внедряемых молодыми, сделал вид, будто ничего позорного не произошло:

– Никуля, посмотри, что мы у него нашли.

О, как благодарна была ему Ника! Она подошла к Сократу Викентьевичу, глядя на него с дочерним обожанием, взяла из его рук целлофановый пакет. В нем лежала змейка толщиной с мизинец Ники, а то и меньше, длиной примерно сантиметров двадцать, хотя длину из-за извилин змейки определить было трудно. Ника пощупала ее через целлофан, помяла – гибкая и принимает всегда первоначальное положение.

– Из чего эта змейка? – спросила Ника.

– Да резина, – махнул рукой Сократ Викентьевич. – Эти игрушки делают, чтоб людей пугать. Представь: тебе подбрасывают змейку, ящерицу – на вид настоящих. Ты, естественно, пугаешься в первый момент, визжишь, а дурень, подбросивший тебе эту гадость, закатывается от хохота. А то, бывает, в лицо неожиданно змейку ткнут, представь реакцию, например, женщины. Наш клиент, видать, из таких шутников был, подбрасывал змейку знакомым.

А Ника почти не слушала его, скосила глаза на окровавленный труп и думала, что надо бы подойти к нему, показать всем свою закалку. Но запах крови и трупа – особенный – доставал до носа Ники, от чего наплывами подкатывала тошнота. Девушка все равно, собрав все мужество, какое имелось, пошла к трупу. Если сейчас она не переменит к себе отношение коллег, то уже завтра к ней прилепят какой-нибудь ярлык из самых унизительных. Ника склонилась над трупом, повторяя про

себя: «Только бы не упасть, только бы устоять». А какой-то негодяй (она просто не посмотрела – кто именно) осветил фонариком нижнюю часть тела убитого! Видимо, услужил ей, чтобы от молоденькой следовательши не ускользнула ни одна деталь, наверняка надеясь, что она опять грохнется без чувств. Ника задержала дыхание, чтоб не вдыхать тошнотворный запах.

– Изрешетили, – сказал эксперт за спиной.

Он был похож на садиста из фильмов ужасов – длинный, худой, с кажущимся изможденным лицом и в очках. Эдакий Доктор Смерть. Но это как раз был тот случай, когда внешность обманчива. Семен Семенович был человек добрый и веселый, правда, чувство юмора у него весьма своеобразное, не всегда понятное Нике.

– Автоматом? – по-деловому спросила она. Не сама дошла, а слышала об автомате, когда переговаривались Платон с Валдисом.

– Ага, – подтвердил Семен Семенович. – Тут гильз полно. Почти в упор стреляли. Трупу чуть больше суток. Дырочки в этом большом теле я у себя в морге подсчитаю, чтоб точно сказать, сколько всадили пуль, но думаю, всю обойму выпустили. Абсолютно не экономные люди. И что примечательно – по низу живота прошлись.

– Почему примечательно? – Наконец она смогла отойти от трупа, выдержав экзамен на прочность! Только немного шатало.

– Потому что обычно стреляют, чтоб убить наверняка. – Это сказал Сократ Викентьевич. – А «наверняк» располагается точно в области груди, где сердце, то есть мишень приличная. Ну, там еще и легкие есть, которые не любят пуль, потому обычно стреляют по груди.

– А почему этого по низу живота?.. – Ника не договорила, так как проглотила внезапный приступ тошноты и вытаращила глаза (в них опять потемнело).

– Карлик, наверное, стрелял, – подал глупую идею Платон, стоявший у трупа, заложив руки в карманы брюк и нарочито показывая: мне все нипочем. Он вальяжно приблизился к Нике. – Выше автомат не поднял, потому что тяжелый. Ника, ты чего упала?

Вопрос он задал тоже глупый и тихо-тихо, не для посторонних ушей, но она ответила громко, чтоб все слышали:

– У меня вегетососудистая дистония. Это болезнь такая... – Ой, дура! Теперь все эти мужики будут думать, что она смертельно больной инвалид. Ника поспешно изменила тему: – Где свидетели?

– Мы их отпустили, – сказал Холод.

– А по мне так никакой разницы – куда стреляли, – сказал опер из уголовного розыска с пропитым лицом. – Застрелили – и дело с концом. Вы лучше подумайте: чего он сюда приперся? Место глухое, кафе-бара нет, чтоб водки выпить. Что ему в зарослях понадобилось? С кем он пришел? Мы ни одного следа не найдем, тут трава везде по колено. А кто-то ведь пришел с ним. И автоматик случайно в кустах нашел.

– Меня, признаться, все эти вопросы не волнуют, – вздохнул Сократ Викентьевич. – Убитый был исключительной мразью, должно быть, подобная же мразь и расправилась с ним. И хорошо, что количество бандитов иногда сокращается от рук самих же бандитов, раз уж государство скромничает и не берет на себя миссию мусорщика, не очищает свою территорию от мрази. А вот во времена Ивана Грозного секли на площади за малое преступление, бросали в телегу и в необжитые районы выселяли без права возвращения. А за крупное преступление – голову с плеч долой. Очень правильно.