Жесть
Шрифт:
Осознав, что без припасов, снаряжения и дробовика, безжалостно растоптанных ботами, дальше ему не пройти (а Копейкин подозревал, что просто до смерти перепугавшись), Вован решил повернуть обратно.
Как решил, так и сделал. Пулей вылетел из укрытия и помчался к Барьеру.
Летел Вован, конечно, как пуля, но в отличие от сего снаряда все-таки иногда касался земли. И когда решил сделать это в очередной раз, вдруг не нашел точку опоры. Грубо говоря, провалился. Нет, не сквозь землю, а только в глубокий овраг.
Пьяным, говорят, море по колено. И хоть Вован
Изуродованная механической заразой образина стойко выдержала удар, и даже — о чудо! — не убила незадачливого ходока. Наоборот, помогла ему подняться и указала на узкую промоину, по которой чуть позже Вован выбрался из оврага.
Сначала Вован, конечно, сильно испугался, а когда увидел, что подобных тварей в овраге десятка два, то и вовсе чуть не испустил дух, но все остальные железные уроды не проявили к ходоку никакого интереса. Они были заняты монтажом защитной сетки на какой-то трубе большого диаметра, торчащей прямо из склона оврага.
Случайно атакованный Вованом урод тоже быстро потерял интерес к ходоку и отправился дальше по своим делам. Ходок, естественно, воспользовался моментом и сначала бочком, а затем лицом вперед, но на четвереньках выбрался из оврага.
Как очутился снаружи Барьера, Вован почти не помнил. Второй за полдня переход через зону повышенной гравитации отнял у парня все силы, поэтому очнулся он только наутро в больничке поселка Горный.
Вот, собственно, и вся история. Одна из тысяч подобных. Что в ней странного? А странной оказалась фотография. Нет, не Вована. И даже не им сделанная. Но ходок прикрепил ее в качестве иллюстрации, с пометкой «вот такой хрен меня и выручил». На фото был изображен, конечно же, не куст огородного растения и не его корень. С фото диковато, страшно, но одновременно грустно смотрел типичный сталтех.
Насколько Копейкин разбирался в обитателях Зоны, этот вид полумертвых тварей, населяющих «жестяной ад», никогда не отличался доброжелательностью и сочувствием к людям. Сталтехи вообще ни в чем хорошем не были замечены еще никогда и никем. Как и прочие исчадия Узла и порождения техноса, они были запрограммированы исключительно на выживание. А такая программа признает своими только изделия того же вида, да и то не всегда. Все остальные для нее чужаки, то есть враги, которых следует уничтожать на месте.
Нет, в любой программе случаются сбои, или бывают ситуации, в которых чугунки объединяются и действуют по другим программам. Но описанный Вованом случай не подходил ни к тому, ни к другому варианту. Сбои случаются у отдельных экземпляров, а в овраге работали несколько сталтехов. Что же касается объединения и действий по нетипичной программе, это относилось к боевым группам чугунков и, в любом случае, было направлено против людей.
А тут вдруг такой акт неприкрытого гуманизма. С чего вдруг? Вован наврал? Вряд ли. Вруны, которые хотят показаться крутыми перцами
Кстати сказать, рассказ о такой вот «неудачной ходке» характеризовал автора с гораздо лучшей стороны, чем любого фантазера. Признаться в своих неудачах, в своих слабостях, даже в трусости — это на самом деле как раз по-мужски. Как ни парадоксально звучит. Это как раз смело, а еще это правильно. Ведь от этого есть хоть какая-то польза другим. Прочитает какой-нибудь салага и призадумается, а стоит ли экспериментировать, рисковать жизнью ни за грош? А от героических фантазий один вред. И подростков с толку сбивают, и самим авторам потом стыдно, что такую чихню в Сети выложили. Так что Вовану Копейкин мысленно выразил свой респект.
Выразил, а после крепко задумался. Даже блоги прекратил шерстить. Эпизод в овраге никак не шел у Ивана из головы. Что-то в этой необычной ситуации было. Что-то важное. Но что конкретно?
«Прирученные сталтехи? Остатки разума и человеческих понятий у бывших людей, превратившихся на девяносто процентов в биомехов? Какая-то нехарактерная для сталтехов программа трудовой деятельности? Что меня зацепило?»
Иван вдруг насторожился. Какая-то мысль почти сформировалась, но пока не всплыла на поверхность сознания. Требовалось срочно ей помочь.
Иван вернулся к тексту и еще разок пробежал взглядом по описанию эпизода в овраге. «Трудовая деятельность», нехарактерная программа, труба с защитной сеткой… Копейкин задумался. Что за агрегат на самом деле монтировали сталтехи в том овраге? И как эти полумертвые, практически лишенные интеллекта существа могли вообще что-то созидать. Они ведь всегда только разрушали. Неужели их действительно кто-то приручил и выдрессировал? Но кто и зачем?
Более продвинутые биомехи? Вряд ли. Они не строили ничего руками или манипуляторами, ни своими, ни чужими, для этого у них имелись скорги.
Люди? Тоже сомнительный вариант, хотя… если подумать… почему бы нет? Да и ничего другого просто не остается. Но зачем использовать сталтехов там, где можно обойтись таджиками?
«А если нельзя обойтись? — вдруг осенило Копейкина. — Мало ли какие места встречаются в Зоне. А если кругом кипящая ртуть или другая ядовитая среда? Если повышена гравитация, перепады температур космические и давление зашкаливает, как тогда быть? Роботов использовать? Так их скорги сожрут за милую душу… Стоп! Давление! Что-то я слышал про высокое давление, кто-то рассказывал… про двадцать атмосфер. А-а… военные рассказывали! Сразу после того, как закончилась моя одиссея по акватории Зоны. Они рассказывали, что Технокракен способен выходить за пределы локаций, потому что добывает на большой глубине энерговещество и хранит его в своем трюме под высоким давлением… Энерговещество! Скоргиум! Вот для чего могут пригодиться сталтехи. Для добычи скоргиума! Ай да Копейкин, ай да сукин сын! Соображаешь!»