Жесткая проба
Шрифт:
Растут, растут ребятишки... Вон Слава какой уже стал, не сегодня завтра выберут председателем детсовета. А Люся? Может, и в самом деле получится из неё хорошая пианистка...
Людмила Сергеевна занималась сегодняшним, а думала о прошлом. Вырастут и тоже уйдут, как те, старшие. Вот в этом и состоит её жизнь: она берет их маленькими, растит, выводит в жизнь, а они уходят, не оглянувшись... Ну-ну, не жалуйся, не все так. Валерий только... Теперь его уже никто не называет Валетом. Важный стал. Секретарь в каком-то спортивном
А лучше всех – Кира. Такая привязчивая, отзывчивая девочка. Вот уже взрослая – своя семья, ребенок, а нет-нет да и прибежит проведать... Вон она летит, легка на помине! Похудела, с лица как-то спала. Но глаза такие же, и рот по-девчоночьи приоткрыт, будто вот-вот рассмеется. А смеяться стала меньше, бедняжка, совсем почти не смеется...
Кира вбежала, как всегда запыхавшись, придерживая уголки косынки под подбородком.
– Ой здрасте Людмила Сергеевна я к вам на минуточку как вы тут живете я уже вас целую вечность не видела, – без передышки выпалила она и бросилась на стул.
– Короткая у тебя вечность, – улыбнулась Людмила Сергеевна, – меньше недели прошло. Ты-то как? Ребенка где оставила?
– Там соседка приглядит, сегодня же воскресенье, на работу не выходить. А мне нужно. Я ведь к вам по делу, Людмила Сергеевна... – Кира замялась и покраснела. – Мне просто стыдно, а что я могу сделать? У соседок уже всех перезанимала, больше нельзя, да и нет у них... А мой байбак ничего понимать не хочет, есть или нет – обед давай... Мне ненадолго, до получки только. Я уж теперь у него сразу отберу.
– А что, опять?
– Ну да! Теперь новую моду придумал... Я все ругалась: уж пьешь, так пей хоть дома, и меня и себя не позорь... Ну, он и его дружок, забулдыги, приходят теперь домой. Выпьют, а потом начинают друг друга уговаривать: «Нам бы ещё по сто пятьдесят – нам бы цены не было!» И добавляют. Так и набивают себе цену, пока вовсе не назюзюкаются. Ну, я того вытолкаю, пускай как хочет, а этого укладывай, возись с ним... И зачем мне все это нужно?!
– Погоди, Кира, всё ещё наладится, возьмется за ум...
– Да нет, я не об этом... Вообще зачем мне муж? Муж – это ведь несчастье! Правда, Людмила Сергеевна?
Людмила Сергеевна засмеялась.
– Муж – это, конечно, несчастье, но пусть оно будет как можно дольше.
– Нет, вы не смейтесь... Он мне просто не нужен, – печально и просто сказала Кира. – Я ведь его не люблю. Совсем.
– Зачем же ты...
– А? Сдуру... Доказать хотела, назло... Делаешь назло другому, а получается – самой
– Знаю.
– Ну вот: думала, закручу с другим, пускай хоть немножко обратит внимание, приревнует, потом, может... А потом уже поздно было – Мишка прилип, как клещ, влюбился. Теперь и вовсе – ребенок, никуда не денешься... А Алеша даже ничего и не замечал. Зачем я ему? Он ведь Наташу любит. Раньше Аллу любил, теперь – Наташу, А они его – нет... Я ведь знаю!.. И почему это всегда человек любит тех, кто его не любит, а?
– Ну, не всегда, положим. Вот Миша, тебя любит..
– Зачем мне его любовь? Да ещё пьяная...
– А Алешу ты видишь?
– Нет Где же? Да и зачем? Ему ведь со мной неинтересно...
В дверь постучали.
– Кто там?
В кабинет вошел невысокий коренастый парень в рубашке с расстегнутым воротом. Волосы у него были иссиня-черные, как у монгола. Монгольские черты проступали и в лице – широкие скулы, редкие волоски на верхней губе, немного раскосые маленькие глаза.
– Мне нужно заведующую детдомом.
– Я заведующая.
Парень покосился на Киру, подошел к Людмиле Сергеевне и протянул руку.
– Я – комсорг механического цеха «Орджоникидзестали» Федор Копейка.
Кира фыркнула, но Копейка не обратил на неё внимания.
– Я к вам вот по какому делу: не знаете ли вы, где Горбачев? Алексей Горбачев, разметчик.
– Как – где? – встревоженно поднялась Людмила Сергеевна. – У себя, наверное, на работе или в общежитии.
– Нету. В общежитии я был. Дома не ночевал, ребята не знают, где он может быть, знают только, что он жил в вашем детдоме. Вот я и пришел – может, вы подскажете.
– А! – облегченно вздохнула Людмила Сергеевна. – Это легко объяснить. Ночевал он у меня дома... Понимаете, он поздно ночью пришел сюда... И не совсем... то есть просто пьяный. Я и отвела его к себе, чтобы проспался...
– Ой! – сказала Кира, глаза её округлились. – И он тоже!
– Ушел он на рассвете, не сказавшись.
– Плохо! – покачал головой Федор.
– Ничего страшного: отоспался, придет домой. Или он прогулял?
– Нет, не так просто... Понимаете, с завода его уволили и из общежития выселяют...
– Ой, вот ужас-то! – Кира в страхе смотрела на Федора. – А он... натворил что-нибудь?
– Да как сказать? Кое-что... Измарал «молнию», говорил, чего не следует, и не говорил того, что следует...
– Да что же, что?
– Понимаете, он выступил против одного передовика: мол, он – липовый... Ну, передовик и в самом деле вроде не очень. Вот Горбачев и начал воевать. На него пробовали повлиять, а он уперся на своём, как пень, и не сдвинешь...
– Он принципиальный. Он ужасно принципиальный! – в смятении сказала Кира.