Жестокая болезнь
Шрифт:
Все это казалось захватывающе, когда план был в теории. Теперь, когда мы здесь, готовые воплотить его в жизнь, Алекса мучает совесть. Именно она сдерживает большинство людей от того, чтобы сделать то, что необходимо.
Он выдыхает.
— Можно пронести микрофон.
Мы тоже рассматривали этот сценарий. Это был бы самый простой способ прижать Эриксона — и самый легкий способ попасться.
— Они обыщут тебя, — говорю я. — Тщательно. И что, по-твоему, произойдет, когда они его найдут? На этот раз ты не уйдешь с куском мяса на лице.
— Ты права. Я все понимаю, — он проводит рукой по волосам и вздыхает. — Просто хочется, чтобы был другой способ. У нас не было времени проанализировать все возможные сценарии, проверить теории.
По моему лицу расплывается улыбка. Он наслаждался процессом больше, чем самим событием. Он ведь ученый, такова его природа. На самом деле, это и в моей натуре — охота более захватывающая, чем убийство.
— Может, в следующий раз у нас будет больше времени для прелюдии, — говорю я.
Его глаза загораются.
— В следующий раз? Я думал, что после сегодняшнего вечера между нами все кончено.
Я пожимаю плечами и направляюсь в гостиную.
— И это уж точно не прелюдия, — продолжает он снова серьезным голосом. — Честно говоря, я не получаю удовольствия, думая, что кто-то может пострадать.
— Тогда почему ты здесь, Алекс? — я поднимаю руку, прежде чем он успевает пустить в ход свои усталые рассуждения. — Если отбросить скуку, ты не из тех, кто ввязывается в ситуацию, не обдумав ее хорошенько, сам сказал. Ты должен был догадаться, что работа такого рода подразумевает какой-никакой ущерб.
Он прислоняется к столу и снимает очки, когда я подхожу. Бросаю взгляд на его костюм, который он выбрал, готовясь к сегодняшнему вечеру. Я помогала сочетать черный как смоль костюм от «Армани» со светло-голубым галстуком, чтобы подчеркнуть его самую яркую черту — бледно-голубые глаза. Он выглядит сексуально.
Его пристальный взгляд медленно скользит по мне, как будто он оценивает мой ответ.
— Нельзя быть такой бесцеремонной в отношении людей, — наконец произносит он.
— Бесцеремонной? — я сокращаю расстояние между нами. Подхожу так близко, что мы почти касаемся друг друга. У него все еще фиолетовая тень под глазом, синяк, оставшийся после драки, которую я устроила. Одно это должно быть священным доказательством для Алекса, что при такой работе всегда кто-то страдает. — Ты что, называл меня бессердечной, безразличной?
Всплывает воспоминание об учительнице во втором классе.
— Я не это имел в виду.
Именно это. Всё, как всегда. Каждый раз, когда я позволяю кому-то приблизиться хоть немного, люди испытывают дискомфорт, понимая, насколько черствое мое метафорическое «сердце».
Я чувствую, как от него исходит энергия, низкий гул, который покалывает мою кожу. Провожу пальцами вверх по его груди, замечая, что он не поддается моим прикосновениям.
— Чего ты хочешь, Алекс?
Его дыхание становится прерывистым, когда я добираюсь до его шеи. Нежно касаюсь пальцами основания его
— Ничего, Блейкли, — он произносит мое имя так, словно это правда. — Я здесь просто для веселья.
— Чушь собачья, — я хватаю его сзади за шею и приближаю к нему лицо, наши глаза встречаются. — Каждый чего-то хочет. Чего. Ты. Хочешь?
Его дыхание становится прерывистым, взгляд опускается на мой рот. Вопрос о том, достаточно ли у него смелости взять то, чего он желает, повисает в маленьком промежутке воздуха между нами, напряженное желание, которое так и просит, чтобы наши губы соприкоснулись.
Он сам сдержанность и непреклонная решимость, когда его взгляд устремляется вверх.
— Я хочу снова испытать этот прилив чувств, — говорит он. — Как прошлой ночью.
Уголки моих губ медленно приподнимаются в улыбке. Я остаюсь рядом с ним, обдумывая слова, как будто впитываю его предвкушение в себя.
— Тогда ты должен понять, что всегда есть сопутствующий ущерб, Алекс, — я провожу пальцами по его волосам, заправляя выбившуюся прядь на место. — Эскорт — это расходный материал.
Его зрачки расширяются, темные брови сходятся.
— Да, думаю, ты права, — он произносит эти слова, но я замечаю, как сжимается его челюсть, как дергаются мускулы. Злится.
Он отходит от меня к своему столу.
Признаюсь, огонь в его глазах вызывает легкий трепет.
— Поверь мне, такие девушки могут постоять за себя. Им не нужен герой.
— Я понимаю, Блейкли, — он захлопывает одну из своих толстых научных книг. — Больше не нужно меня убеждать.
— Думаешь, надо пускать пыль в глаза? — я снова нападаю. — Хочешь, чтобы я солгала тебе и сказала, что ничего плохого не случится? Что мы спасем девушку, попавшую в беду?
Он тяжело выдыхает, берет очки и надевает. Достав из кармана часы, проверяет время.
— Мы опаздываем.
Раздается смешок, и Алекс смотрит на меня.
— Что?
— Ты белый кролик, — говорю я. Видя, что он хмурится, добавляю: — Из «Алисы в стране чудес». Он всегда проверяет время на карманных часах, боится опоздать.
Совершенно невозмутимый, он засовывает часы в передний карман.
— Это называется «Приключения Алисы в стране чудес».
Я поднимаю руки в притворной капитуляции.
— Слушаюсь, мальчик.
В какой-то момент я думаю, что мой дразнящий тон вызовет смех, уймет стресс, но Алекс отворачивается, начиная собирать вещи на сегодняшний вечер, без какой-либо эмоциональной реакции.
В воздухе витает тяжелое напряжение. В подобные моменты, хотела бы я иметь возможность понять, что он чувствует. Это тревога? Страх? Вина? Как бы то ни было, я не могу заставить себя сопереживать. А если он и расскажет, то я мало что могу предложить ему в качестве совета.
Все, что у меня есть, — это навыки, необходимые для того, чтобы вытащить его из ситуации, если все пойдет плохо.