Жестокая болезнь
Шрифт:
Она нужна мне, чтобы выжить.
Сердито фыркнув, я натягиваю капюшон на голову и иду в том направлении, откуда пришла. Я достаточно увидела. Алекса здесь нет. Он забросил свой проект, а затем спалил все дотла.
И теперь он на свободе.
В конечном счете, что злит больше — даже если я не могу признаться в этом вслух, — так это то, что он бросил меня.
Он заставил меня почувствовать все это… то, что я даже не могу… описать… это потрясение изматывает меня ежедневно.
Он оставил меня одну разбираться со всем.
Мой
Он разрушил мою хорошо выстроенную жизнь, да, но он также разрушил и другие вещи.
Например, секс.
Секс всегда был простым. Несложным. Я находила симпатичного человека и удовлетворяла потребность. Дальше не заходило. Никогда не было никаких запутанных чувств. Я занималась сексом так, как жила всю свою жизнь: сосредоточенная на удовольствии. Ведомая своими желаниями.
Затем одна ночь под водопадом с Алексом изменила все.
Боль расцветает в моей груди, как синяк, который не заживет, жгучая агония становится знакомым спутником. Мысли о той ночи нападают на меня. Об Алексе, когда он прикасался ко мне так, как не прикасался ни один другой мужчина, о том, как я могла чувствовать его потребность, чувствовать его эмоции, чувствовать сильную связь с ним.
Он сказал, что любит меня.
— Он мой враг, — говорю я себе под нос, напоминая, что нельзя забыть то, что он натворил. Он мучил меня почти месяц. Изменил мой мозг, черт побери.
И все же, ночами, когда труднее всего заснуть, когда тошнота скручивает желудок, и я сворачиваюсь калачиком, не могу понять разницу между гневом и сердечной болью, я тянусь к его футболке. Той, что держу подоткнутой на краю кровати. Той, что я схватила, когда убегала.
Той, что хранит его запах одеколона с нотками сандалового дерева и океана, и какого-то неопределимого мужского аромата, который принадлежал только Алексу.
Я ношу его футболку, и на каком-то подсознательном уровне комфорта, в ней мне легче.
Едкий запах гари саднит горло. Я с трудом сглатываю. Возвращаясь на тропинку, замечаю впереди возле ворот блестящий отблеск. Солнце освещает предмет, и, когда я подхожу ближе, меня сотрясает дрожь.
Я опускаюсь на колени и трясущейся рукой смахиваю грязь, открывая оловянную крышку карманных часов Алекса.
Мое сердце бешено колотится о грудную клетку. Стеклянный циферблат отсутствует, стекло разбито и валяется в грязи. Шестеренки сломаны, и стрелки больше не тикают.
Странная жуть охватывает меня, мир внезапно становится слишком тихим, слишком неподвижным.
Алекс уничтожил свои часы прямо перед тем, как разбить другие в своей искореженной темной комнате и поджечь хижину.
Поступив так, он освободил меня. Но на самом деле, он лишь запер меня
Я провожу большим пальцем по гравировке, той, которую написала сестра Алекса. Встаю и кладу часы в карман.
Время преследует меня.
Внутреннее тиканье часов Алекса — саундтрек к моим кошмарам.
Я выберусь отсюда. Выслежу тебя. Я покончу с тобой. Сквозь пустоту времени мои слова эхом разносятся по этому месту, наполненному смертью и отчаянием, возвращаясь ко мне с суровой ясностью.
Даю клятву.
Я найду его.
И отомщу.
Но сначала нужно кое с кем встретиться.
ГЛАВА 26
ПРОБА
АЛЕКС
Я любил до безумия.
Я никогда в полной мере не понимал смысла стихов Саган27, пока мои пути не пересеклись с Блейкли Вон.
Она изменила все.
Она изменила меня.
Я больше не тот человек, преобразился на молекулярном уровне.
Даже мои клетки жаждут ее, хотят соединиться.
Я повторяю этот стих каждый раз, когда вспоминаю ее образ. То, как ее зубы дразняще впивались в нижнюю губу. То, как она скрещивала свои длинные ноги, зная, насколько она соблазнительна. То, как она смотрела прямо сквозь меня своими бездонными глазами цвета морской волны, проникая до гнилого мозга в моих костях.
Я никогда не чувствовал себя более живым, более неуправляемым, чем когда был рядом с ней. Обычно, подобное ужасало. Потеря контроля идет вразрез со всем, за что я выступаю. Но с ней я легко позволил своему первобытному, дикому зверю наслаждаться низменными удовольствиями.
Она делает меня слабее, но в то же время сильнее, чем когда-либо.
Я держу рисунок, провожу кончиками пальцев по контуру ее лица, впитывая в себя слова Саган так же, как Блейкли наполняет все мое существо.
Она сводит меня с ума.
Мой разум, мое тело и душу. Одержимость пожирает меня изнутри. Как жук-могильщик, роющий норы, чтобы полакомиться разложением, моя омертвевшая материя воззвала к ней, и она поглотила мою сгнившую человечность, воскресив нового человека.
Тогда я был недостаточно силен для нее.
Но сейчас да.
Неважно, что она говорила у реки, я знаю правду. Она пыталась отрицать то, что чувствовала — по-настоящему чувствовала — когда мы занимались любовью под водопадом.
Но я помню, как она поникла в моих объятиях. Сильная, упрямая, несокрушимая Блейкли разбилась подо мной. Она прижалась ко мне, когда мы слились воедино, соединив две души в одну. Возвышенное столкновение похоти и страстного желания и чистого, неподдельного экстаза.
Эмоции напугали ее. Она никогда не испытывала их раньше. Я тоже никогда раньше не испытывал ничего подобного. Мы были связаны на уровне, превышающем мораль и суждения, и именно это пугало ее.