Жестокая клятва

Джеймс М. Р.

Она нежно сжимает мою руку, и впервые за долгое время я чувствую луч настоящей надежды, рассеивающийся туман, который царил во мне последние недели.

***

Когда мы заканчиваем с обедом и покупкой мебели, где мы планируем доставку вещей, которые я выбираю, в квартиру на всю следующую неделю, мы возвращаемся в поместье Макгрегоров.

— Не могу сказать, что суши стали моими любимыми, — признаюсь я, смеясь, когда мы возвращаемся в машину. — Но это было не так уж плохо.

— Это приобретенный вкус, — признается Ана, тоже смеясь.

Когда мы подъезжаем к особняку, она поворачивается ко мне, улыбаясь.

— Не хочешь зайти ненадолго

и познакомиться с Бриджит? Я знаю, что ты видела ее на днях, но мы пробыли там недолго.

— Наверное, мне стоит привыкнуть быть рядом с детьми, — уныло говорю я, выскальзывая вслед за ней, когда мы бок о бок заходим в огромный дом. Я не спешу возвращаться в одиночество своей квартиры.

Здесь не так уютно, как в доме Катерины и Виктора, скорее то, что я ожидала бы от поместья богатой семьи, с винтовыми лестницами и мраморными полами, антикварными произведениями искусства и мебелью повсюду, все безупречно чисто.

— Сюда, — говорит Ана, указывая на лестницу, по которой я поднимаюсь вслед за ней в комнату, оформленную в розовых балетных тонах, с пуантами, висящими на стене, и маленьким мобилем с балеринами над белой кроваткой.

— Вот и моя малышка, — воркует Ана, подходя к ней и беря ее на руки. Бриджит тихо вскрикивает, зарываясь в объятия своей матери, поворачивается ко мне с ярко-голубыми глазами, с любопытством уставившимися на мое лицо. — Она на удивление спокойный ребенок, — говорит Ана, — хотя я всегда боюсь сказать это вслух, ни Лиам, ни я не хотели ночную сиделку. У нас есть няня, которая приходит, если мы хотим куда-нибудь выйти, но в остальном мы делаем все сами. Я подумала, что для нас троих важно сблизиться, учитывая… — Она замолкает, и я вижу проблеск грусти в ее глазах. Я чувствую крошечную искорку зависти, думая о Лиаме, мужчине, который любит ее так сильно, что готов любить ее несмотря ни на что: ни на приступы паники, ни на другого мужчину, ни на то, что он воспитывает ребенка не своей крови. Я хочу такой любви, и я знаю, что видела проблески ее в Найле. Я знаю, что возможность для этого у нас все есть… если бы только он не боролся с этим так усердно.

— Хочешь подержать ее? — Ана сдвигается, чтобы я могла взять Бриджит на руки, и я чувствую острый укол страха, беспокоюсь, что могу уронить ее или заставить ее плакать, что-нибудь, что расстроит Ану. Мы только что стали друзьями, и это похоже на тест, хотя я знаю, что Ана не это имеет в виду. Я не очень много знаю о детях, и второй приступ страха возникает при мысли о том, что очень скоро у меня будет свой собственный ребенок, маленький человечек, за жизнь и безопасность которого я несу ответственность и о котором забочусь.

Я осторожно беру Бриджит на руки и баюкаю ее. Она на удивление легкая, одной рукой цепляется за палец, ее маленький ротик приоткрывается, ее голубые глаза по-прежнему устремлены на меня, поразительно яркие под копной темных волос. Я чувствую, как сжимается моя грудь при мысли о том, что мой собственный ребенок будет выглядеть так же, если у него или у нее будут черные волосы и голубые глаза Найла. Она чувствуется тепло и пахнет счастьем, и я прижимаю ее ближе, движимая внезапным инстинктом. Ощущение крошечного свертка в моих руках вызывает слезы в уголках моих глаз, и я смахиваю их, когда через несколько мгновений возвращаю Бриджит Ане, борясь с волнами эмоций.

Ана пристально смотрит на меня.

— Прости, Изабелла. Я не хотела тебя расстраивать.

— Ты этого не делала. — Я качаю головой, смахивая слезы. — Я просто…все это пугает. Я не знаю, как быть матерью. Я определенно не чувствую себя достаточно взрослой.

— Я тоже, по обоим пунктам, —

успокаивающе говорит Ана. — Ты придумаешь это по ходу дела, и любой, кто говорит тебе иначе, лжет. Я знаю, с тобой все будет в порядке. И к тому времени, когда у тебя родится ребенок, я выберусь из зарослей сорняков и смогу тебе помочь. Я обещаю, ты здесь не одна, даже если иногда тебе так кажется.

Она быстро обнимает меня, прежде чем я спускаюсь вниз, смиряясь с тем фактом, что пора идти домой. Я уже почти у дверей особняка, когда слышу позади себя женский голос, высокий и музыкальный, со слабым ирландским акцентом.

— Ты Изабелла?

10

ИЗАБЕЛЛА

Я медленно поворачиваюсь, мое сердце учащенно бьется в груди. У меня такое чувство, что я знаю, кто это будет, еще до того, как увижу высокую, великолепную, очень беременную рыжеволосую женщину, стоящую в нескольких футах от меня, ее рот сжат в тонкую линию. На ней зеленое платье с запахом, волосы уложенные зачесаны назад, пальцы ног обнажены на мраморном полу. На ее левой руке блестит обручальное кольцо с огромным бриллиантом и такое же обручальное кольцо, и я с трудом сглатываю. В поместье Макгрегоров есть еще только одна леди, и осанка этой женщины подсказывает мне, кто она такая, еще до того, как она произносит свое имя.

Она поджимает губы, подходит ближе, пока не оказывается всего в футе от меня, а я застываю как вкопанная.

— Я Сирша, — четко говорит она. — Сирша Макгрегор. А ты, Изабелла, должна держаться от Найла подальше.

Я таращусь на нее, шокировано моргая.

— У меня… у меня будет ребенок, — заикаясь, произношу я. — Я не смогу держать его подальше, даже если бы захотела. И, конечно, я хочу отца для своего ребенка.

Сирша машет ухоженной рукой, ее кольцо сверкает в свете люстры.

— Конечно, — выпаливает она. — Предположительно, у тебя будет от него ребенок. Никто на самом деле не знает, верить ли тебе, не так ли? Коннор рассказал мне всю историю.

Я, прищурившись, смотрю на нее, чувствуя, как в ответ на ее пренебрежительный тон и отношение поднимается острый приступ гнева.

— Я могу признать, что я не всегда была до конца правдива, — осторожно произношу я, в моих словах чувствуется язвительность. — Но я очень устала от того, что мне говорят, что я лгу об отце моего ребенка, чтобы заманить Найла в ловушку, когда это единственное, в чем я определенно не сомневаюсь. Я пытаюсь исправить то, что я сделала неправильно. Что касается историй… — Я стискиваю зубы. — Найл тоже рассказал мне всю историю. О тебе и о том, что ты с ним сделала.

Губы Сирши поджимаются, и я вижу проблеск поражения в ее глазах.

— Да, — признает она, ее тон по-прежнему четкий. — Я тоже могу признаваться в некоторых вещах. Я плохо справлялась со своими отношениями с Найлом. Это было трудное время для нас обоих. Я знаю, что причинила ему боль, и что из-за меня его сердце было настолько разбито, что ему пришлось уехать в совершенно другую страну, чтобы, черт возьми, прийти в себя. — Она шмыгает носом. — Но, по крайней мере, я была честна с ним все это время. Я рассказала ему об условиях наших отношений, о том, какими они могут быть, а какими не могут быть, чем мы могли бы быть друг для друга, а чем нет. Найл слишком сильно любил меня, и я тоже боролась с этим. Я позволила всему зайти слишком далеко. — Она прищуривает глаза, подходя ближе. — Но, в конце концов, я никогда ничего ему не обещала и никогда не лгала.