Жестокие цинковые мелодии
Шрифт:
Я не испытал особого возбуждения от того, что прав-то оказался я. То, что это не дракон, возможно, лишь все усложняло.
Мне показалось, я слышу тихую, очень тихую, на самой грани воображения музыку.
— Ты мог бы называть это божеством, — предложила Элеонора. — Оно обладает некоторыми божественными атрибутами. Впрочем, это было бы самое причудливое божество из всех, что грозили когда-либо нашему миру.
— Были ведь и другие подобные этому. И до сих пор, возможно, есть.
— Другие? — Лицо ее осветилось каким-то внутренним светом.
Я рассказал
— Другие.
Не уверен, что, общаясь с призрачным двойником Элеоноры, я разговаривал непосредственно с этим созданием, но наверняка та знала все, что знала она. И наоборот.
Оно, это сознание, ощущало эмоции, хотя и не знало их источника. Оно плохо представляло себе мир наверху, но ощущало чувства существ, что попадали в ту часть «Мира», до которой оно дотягивалось. Оно создавало призраки, отображающие и провоцирующие эмоции. Большая часть их обернулась неприятными зеркалами.
Снова музыка, на сей раз чуть громче. Я начал беспокоиться.
— Все в порядке. Оно просто сосредоточивается, чтобы лучше видеть и понимать.
— Что это такое? Попробуй объяснить понятнее.
— Я не знаю, есть ли в языке слова, способные это описать. Это что-то вроде плесени. Или грибницы. Оно питается органическими веществами ила, просачивающимися вниз вместе с водой. Оно огромно. Оно может тянуться на сорок или пятьдесят миль вдоль реки.
— Там, где скальное основание лежит глубже?
— Да. И это одно единое существо, обитающее в темноте и сырости.
Музыка сделалась еще чуть громче. И ничего металлического, лязгающего в ней не слышалось.
— Оно не разумно в человеческом понимании, — продолжала рассказывать Элеонора, — но у него есть мысли. И с помощью этих мыслей оно формирует свой мир. — Она встала. — Мы не можем снова сделаться такими, какими мы были, любовь моя, но мы можем провести эту ночь как старые друзья, какими мы стали теперь. — Она протянула руки. — Ты не против?
— Я не против. Это будут не Гаррет и Элеонора. Это будут Танфер и то, что живет внизу. И они будут флиртовать.
Прикосновение Элеоноры оказалось реальным. И теплым как жизнь. Это потрясло меня. Это меня напугало. Теперь я слышал музыку отчетливее — не жестокий цинковый лязг, но нежную мелодию, насвистываемую волшебной дудочкой. Музыку, не похожую ни на какую из тех, что слышал «Мир» прежде. Ни на какую из тех, что слышал раньше я. Музыку красоты, не гнева. И к дудочке добавлялись новые инструменты, они складывались в оркестр — великолепнее любого самого знаменитого оркестра.
Элеонора придвинулась ближе. Она взяла мою руку и положила ее себе на бедро. Она положила свою руку мне на плечо, а другой взяла меня за другую руку. Она заглянула мне в глаза.
Мы танцевали.
Она ничего не говорила. Она просто улыбалась своей ангельской улыбкой. Однако мы все-таки общались, потому что Покойник отворил мое сознание, когда мы с ним беседовали днем.
Та трехмерная клякса, что сунул мне в голову Старые Кости, расползалась, выпуская во все стороны тонкие отростки, сплетавшиеся в паутину коридоров и проходов. Она становилась
Мы с Элеонорой танцевали. И я общался с этим подземным разумом.
Понятие «Дракон» очень хорошо подходило этому необъятному интеллекту. Впрочем, «дьявол» или «падший ангел» подошло бы не хуже. Хотя единственное, чем он искушал меня, это танцевавшая со мной Элеонора, я вполне мог представить себе, как он мог бы, узнав мир наверху чуть получше, входить в контакт с восприимчивыми сознаниями и сделаться полномочным представителем Искусителя во многих современных культах.
Элеонора говорила, что он мог быть богом.
Мы с ней танцевали. Я узнавал. И учил. Я не мог полностью осознать всего, что передавалось мне. Может, Старые Кости смог бы. У него обширные сознания и отношения со временем тоже не такие, как у меня.
Мы с Элеонорой танцевали. Какая музыка! Ах, что за музыка! Я надеялся, что Покойник сможет потом извлечь ее из меня и изыскать способ передать кому-нибудь, кто сумел бы воскресить ее.
Мы танцевали. И мне кажется, я узнал тайну металлических кладов.
Подземное создание в процессе своей жизнедеятельности отфильтровывало из просачивавшейся к нему речной воды мельчайшие частицы металла и откладывало их в полостях известняка. Оно делало это на протяжении десятков тысяч лет.
Что там за металлы, я толком не уловил.
Но наверняка не последнее место среди них занимает цинк.
Та часть меня, которая оставалась Гарретом и сохраняла рассудок, заставила выбросить это из головы.
Там, возможно, лежало бесценное сокровище, но стоит алчной толпе попробовать докопаться до него сквозь тело создания, и это приведет к сдвигу, который уничтожит весь город до основания.
Само существо, возможно, нельзя было даже назвать разумным. Оно не могло испытывать эмоций, подобных человеческим, как бы они его ни забавляли. На угрожающую ситуацию оно реагировало, начиная разогреваться — как сопротивляющееся болезни человеческое тело. Слишком длительный нагрев приводил к пересыханию, а потом и к спонтанному взрыву, который со стороны запросто можно спутать с пробуждающимся драконом.
От катастрофы нас в «Мире» отделяла самая малость. Нас спас холодный воздух, проникавший вниз по жучьим ходам.
Я как мог постарался втолковать существу, что оно слишком велико, чтобы мелкие людишки могли причинить ему серьезный ущерб, как бы они ни старались.
Элеонора смеялась. Мы танцевали. Играла дивная музыка. Та, которую дракон нашел в голове у моей настоящей любимой.
Я не устоял перед искушением.
Следующий день был выходным. Нет, не просто выходным, а праздником — годовщиной восшествия на престол нынешней правящей династии. Никто не выходил на работу. Плоскомордый и его команда несли свою вахту, но повода заглядывать в дом не видели.