Жестокие игры мажора
Шрифт:
— После смерти бабушки опеку надо мной взяла двоюродная тетя.
Я прищуриваюсь из-за ее уклончивого ответа.
— А что с твоими родителями?
Алиса сглатывает и теперь просит меня убрать ладонь от шрамов, словно мои прикосновения рассеивают ее разум. Я уступаю и убираю руку. Она тут же начинает зудеть, потеряв тепло нежной кожи.
— Мама умерла. Папа в тюрьме. Я почти не помню их.
И судя по кратким ответам и тому, как изменилось ее дыхание, — она помнит.
Я задумчиво провожу пальцами по своему
— Это как-то связано с твоей фобией воды?
Алиса смотрит на меня широко раскрытыми глазами. И сейчас я отчетливо вижу в них страх, даже если она не отдает отчет тому, что я читаю эмоции, написанные на ее испуганном лице.
— Я… Э… Я не знаю, — ей становится тяжело дышать. — Хватит на сегодня откровений.
Алиса предпринимает попытку слезть с коленей, но моя ладонь обхватывает ее стройное бедро и сжимает, удерживая на месте.
Я наклоняю голову, наблюдая за дальнейшей реакцией Алисы.
— Чего ты испугалась?
— Я не испугалась. Я просто ни с кем не говорила об этом.
Она затихает, и мы снова играем в гляделки, пока Алиса не отворачивается от меня, насколько ей позволяет моя хватка.
Она берет короткую паузу, прежде чем вываливает своих демонов мне на блюдечко.
— Иногда мне снится сон. Один и тот же. Я не знаю, что является причиной этих кошмаров, но каждый раз я вижу уродливую руку, которая топит меня, и слышу его голос…
Это не сон. Она помнит. Самое ужасное, что разум пытается затолкать воспоминания в самый темный угол. Но иногда мы оказываемся в этом углу и всплывает то, что когда-то мозг предпочел забыть.
— Только не говори никому, пожалуйста.
— Посмотри на меня.
Не сразу, но Алиса делает то, что я прошу.
— Ты не должна стыдиться этого. Плохие вещи случаются с нами. И в этом нет ничего постыдного.
Она делает прерывистый вздох.
— Я пытаюсь не стыдиться, но это сложно, — еще одна тихая слеза соскальзывает из ее невинных глубоких глаз. — Общество не очень любит дефекты. Поэтому мне не нравится выделяться. Существовать в тени всегда проще. Безопаснее. Тебя не видно, тебя нет, а значит, не в кого тыкать пальцем.
Ей не нравится выделяться. Но она выделяется. Хочет сама того или нет. Она выделяется.
Я тоже заметил ее. На той вечеринке. Ее длинные светлые волосы. Большие невинные глаза. И скромность, которая светилась вокруг нее невидимым ореолом.
В голове всплывает разговор, который я начинаю ненавидеть…
— Определишь на глаз девственницу?
Парни прыскают со смеху:
— Да Багира по запаху ее учует.
Я лишь небрежно поджимаю плечом.
— В легкую.
Акмал
— А как докажешь?
— Ой, бля, на понт хочешь взять?
— Почему хочу? Беру. Докажешь – я торчу тебе бабок, не докажешь – отдаешь мне свою тачку.
— Дай мне пару часов.
Я встряхиваю головой, выбрасывая это роковое воспоминание на хрен.
— Знаешь, что я скажу тебе Ведьма? — я сжимаю ее бедро грубее и втягиваю носом воздух. — К черту их всех.
И целую ее. Почти отчаянно. Чтобы не допускать уничтожающей мысли: как идеально она оттеняет мою больную сторону. Что она инь для моего темного янь.
Нет, блядь. Я не буду думать об этом в таком ключе.
В кармане вибрирует телефон, но я игнорирую его и проталкиваю язык в ее теплый рот, окончательно доказывая себе, что, черт возьми, она нечто большее, чем спор на гребаную тачку…
23.2
Я сижу в тачке. Моя рука свисает с открытого окна. Сигарета медленно тлеет между пальцев.
Я буквально чувствую, как стремительно все, что происходит между мной и Ведьмой, перерастает в нездоровую одержимость, но даже понимание, что я не должен закапывать себя в яму собственноручно, не становится моим спасением.
Я делаю ленивую затяжку и откидываюсь затылком на подголовник.
Твою мать. Я еще не ложился.
Не могу выбросить из головы мысли о Ведьме. Их слишком много. И весь пиздец в том, что я даже не пытаюсь что-то предпринять, чтобы избавиться от них.
Охренеть, блядь.
У меня куча проблем. А все, о чем я сейчас могу думать, - лишь каково было поедать ее маленькие губы.
Я тупо кайфовал от их вкуса.
И эти ее, черт бы их побрал, стоны.
Невинные. И вызывающие привыкание.
Привыкание, которого на хрен не должно быть между нами.
Раздражение невольно вспыхивает под кожей, потому что я знаю: если я думаю об этой девушке даже в ее отсутствие, это не кончится ничем хорошим. Ни для кого из нас.
Я медленно сглатываю и облизываю губы, которые все еще горят от поцелуев на парковке у закусочной.
Я отвез ее в общагу только под утро. А потом какого-то хрена приехал на парковку к универу и до сих пор сижу, вспоминая тепло и мягкость ее губ. Прерывистое дыхание. Тонкие пальцы, цепляющиеся за мою шею. Неумелые движения ее горячего влажного языка. Черт бы меня побрал… Я понятия не имею, как у меня хватило выдержки не трахнуть ее. В тот момент мое желание и похоть граничили с жизненной необходимостью.
Хлопок по капоту вынуждает меня открыть глаза. Блядь. Я даже не заметил, как меня вырубило.